Короткие фанфики о всех подряд, тематические Опции

[Сольвейг]

Кейт

Плачет дитя беспокойных просторов России
Перед компьютером ночи свои коротая
Тьма ей холодная внемлет мерцая...
Тонкими иглами звезд убивая надежду.
Но не услышит он страстных призывов - О, Джонни!
Тихая прелесть стенаний разбитого сердца...
Бродит он модными стритами Йорка и мудрым Монмартром.
Вспышки реклам и манящие отблески рампы...
Старый шарманщик поет для него свои песни.
В темных очах отражаясь спокойствием Будды.



Анна

Дочь губернатора радостно мочит пиратов
Выйдет сухим из воды
Лишь капитан Воробей

Напрасно Элизабет ром на кострище сожгла -
Джек Воробей
Этого ей не простит!

На Тортуге опять Воробью надавали по морде...
Девки! Не трогайте Джоньку! Мы его сами побьем!

Kate °и Энни , (и Крошка)
не плачьте, экран орошая слезами!
Будет еще и на вашей
Улице праздник!


Ванесса с утра бежит в туалет; в конце коридора слышен стук, визг, звук упавшего тела. «Ударилась о дверь»,- догадался Джонни. «Опять описалась», - подумала Ванесса.

Ванесса любила играть на гитаре «Смерть таракана». Дернет за струнку, и поет:
- И-дет по крыше воробей! (пи-и-у!) Не-сёт! коробочку соплей! °(пи-и-у!) А Джонни ей заметил: - Знаешь, дорогая, если дергать за другие струны, то получится веселей! Обиделась Ванесса, и замолчала. Так Джонни и не узнал, какая великая певица его жена.( Анна)

Джонни тоже любил играть на гитаре. Как уйдет Ванесса в д/сад за детьми, он гитару достаёт - и давай Кейта Ричардса изображать. А потом всё спрячет, и сидит, ногти разглядывает. Так Ванесса и не знает, что её муж - гениальный гитарист, а не актёр.(Анна)



Энни

С утра и до ночи
Фаны у компа.
А Джонни ни капли не ближе.

Точит на кухне устало
Муж свой топор беспощадный -
Надоело ему имя «Джонни

Диалог 1. Дурной пример заразителен.
Действующие лица: Джонни, Ванесса.
- Дорогой, поговори с Лили - она опять везде рисует татуировки синей шариковой ручкой.
- Ну, не нужно так строго, со временем у нее это пройдет ... Возможно... Со временем...
- Скажи ей, по крайней мере, чтобы она Джека оставила в покое, а то создается такое впечатление, что мы жестоко обращаемся с ребенком…

Диалог 2. Знакомство с родителями.
Действующие лица: Джонни, Мама Ванессы.
- Ага, так вы тот самый наркоман, дебошир, бабник и алкоголик?
- Да, мэм..
- Хм Ну садитесь вот сюда. Нет. Блииииииииже…

Диалог 3. Муж пришел домой грустный.
Действующие лица: Джонни, Ванесса.
- Что с тобой, милый?
- Да настроение плохое, меня сегодня убили на съемках...
- Ааа, понятно... ужинать будешь?

Диалог 4. После церемонии Оскар.
Действующие лица: Джонни, Мартин Ландау.
- Что-то тебе, Джонни, даже номинация обломилась.
- Ну.. да и черт с ним.
- Ничего, ничего... Какие твои годы...





Кейт

Эдвард

Призрачный ангел
Лезвием тонким...
Тихонько царапает душу


Ольга

В который раз на все мои восторженные вздохи мой муж устало отвечает:
На кой мне черт твои Карибы? Когда мне и в Москве не дует..

Астера

Надежда по-прежнему души питает
Но губительны ложные надежды!
Темные ночи у монитора..
или мотаешь пленку кассеты
Кадры ловишь..
Вздыхаешь, плачешь...
Время смеяться
Тоже приходит.

Яркое пламя
Опять мотыльков влечет...
Хрупкие крылья они опалить не боятся
Старый мотив
Неизменен из года в год....
Больно любить.
но еще больней - не влюбляться...

Вольная пташка
Капитан Воробей
Вновь у штурвала
В темных очах
Дьвольские огоньки
Что ему ром!
Ветер в лицо
Пьянит куда сильнее
Это - свобода

Алетта

Интернет весь мир сетью опутал,
Только Деппа к сожаленью нету тута...
Можем удочки мы ставить сколь угодно,
Но меж ними вновь он проплывет свободно.

[Тихе]

АЛЁНА ОПЯТЬ ПОРАДОВАЛА ИСТОРИЯМИ ПРО НОРРИНГТОНА...
А ВСЁ ПОТОМУ, ЧТО МНОГО ПЬЁТ ГРОГА...

"Еще одна рюмка чаю с бальзамом - и я не то что мэри-сью, я слэш писать начну. я сугреву." (С)

"- Не нравятся мне эти маразмы, - нахмурился коммодор Норрингтон, и сердце автора маразмов ухнуло в бездонную пропасть. – Какие-то они подозрительные. На трезвую голову такого не напишешь.
- Дык ить это… холодно тут у нас. – заискивающе проблеял автор. Вернее, авторша. Проблеяла.
Нос у авторши покраснел от холода и пьянства, а уши и прочая физиомордия – от стыда; все это, в комплекте с мутными запавшими глазками и живописным бардаком в качестве интерьера, позволяло идентифицировать ее как спившуюся филологессу.
- Закусывать надо, барышня. – отечески посоветовал коммодор. – Пишете тут с пьяных глаз муть подкильную вместо нормальных мэри-сью.
- Это мэрисью! – вяло запротестовала авторша. – Это хорошо замаскированная мэрисью на основе лакановского концепта текстуального вуайеризма.
«И коньяк у нее поганый – точно, гуманитарий», - подумал коммодор, а вслух сказал:
- Да-а? А чего тогда меня в этих маразмах постоянно выставляют идиотом?
- Потому что это п-п-постмодернистская мэри-сью. – проквакала авторша, прижимая к себе ведерную кружку адмиральского чаю.
- Ладно. – махнул рукой Норрингтон, плохо разбиравшийся в извращениях. – В конце концов, это единственный фанфик со словом «ганшпуг», который мне удалось найти.
- Банник! – с готовностью подхватила авторша. – Кокор! Винград! Книпель! Бандило дульное! Про него я тоже напишу!
- Про бандило не надо! – испугался Норрингтон. – Лучше расскажите, чего там дальше было. Со сценаристом этим сволочным… и с Лизаветой. – добавил он, вздохнув.
- Дальше, - авторесса привычным жестом плеснула в кружку коньяку, - дальше, тащ капитан первого ранга, было так…"

Маразм крепчал - 3Ма-аленький, ни к чему не обязывающий маразмик, наклепавшийся экспромтом, в порядке сугреву, после трех ведерных кружек адмиральского чаю


- Это несправедливо. - ныл коммодор Норрингтон. - У меня должность, у меня звание, мундир, оклад, продпаек, а она весь фильм только и делает, что пялится на какого-то кузнеца!
- Потому что у него амплуа такое - "романтический герой". - устало объяснял сценарист. - А у тебя амплуа -"бесчувственное бревно".
- Чего это я бесчувственный? - возмущался коммодор (против бревна как предмета с положительной пловучестью он ничего не имел). - Я сдержанный просто. У меня работа такая.
- У кузнеца тоже работа. - глумился сценарист. - Просто он романтический, а ты нет.
- Я тоже романтический! - настаивал коммодор. - Я вчера целый вечер о ней думал. Когда ганшпуги осматривал.
- Во-от! - торжествующе возопил сценарист. - Эти гадкие ганшпуги убивают романтику на корню! Найди мне хоть один романтический фанфик со словом "ганшпуг", и я сделаю тебя героем-любовником.
Норрингтон загрустил. Судя по издевательскому тону сценариста, таких фанфиков в природе не существовало.
- Романтические герои, - вещал сценарист, - это порода особая. Их должно быть видно за версту. С первой фразы, с первого взгляда! Ты Шекспира читал, дубина?
- Допустим. - уклончиво отвечал коммодор. Шекспира он читал в одной из многочисленных мэри-сью.
- "Допустим!" - сценариста натурально распирало. - Вспомни, как Шекспир вводит в действие ну хоть Ромео. А ты? Только в кадре появился, и сразу - "А-атставить!"
Это была чистая правда. Коммодор пристыженно молчал.
- Нет, а сцена с объяснением? - не мог успокоиться сценарист. - Сколько труда ушло, чтобы бедная девушка не сразу бросалась в пучину, а дослушивала хотя бы до середины!
- Это корсет виноват. - оправдывался коммодор. - И вообще, отвык я в море от нормального человеческого общения. Вот если бы в письменном виде...
Сценарист не дослушал. Он рухнул со стула и забился в саркастических конвульсиях.
- Друг мой! - выдыхал он между приступами хохота. - Ты хоть раз писал кому-то письма? Не рапорты, а именно письма? Кому? Троюродной тетке в Портсмут?
- Велика премудрость! - оскорбился Норрингтон, извлекая сценариста из-под стола и придавая ему вертикальное положение. - Надо будет - напишу.
- Иди, иди отсюда. - отмахнулся сценарист. - Напишет он. Лопаря на задних талях проверить не забудь. Писатель.
- И напишу! - упорствовал коммодор. - Спорим на хэппи-энд, что напишу!
- А давай! - развеселился сценарист. - Сроку даю сутки. Напишешь нормальное любовное письмо - меняем концовку. Не напишешь - отпускаем Воробья. Да, да, ты САМ его отпустишь. Добровольно и с песней.
- По рукам! - помедлив минуту, решился Норрингтон.
Написать любовное письмо оказалось проще простого. В "Кратком письмовнике на все случаи жизни", изъятом коммодором у лейтенанта Джиллета, говорилось, что начинать следует издалека - с погоды или описаний местности.
"Здравия желаю, любезная Лизавета Губернаторовна! - высунув от усердия кончик языка, выводил коммодор. -
Во первых строках моего письма разрешите обратиться.
Во вторых строках разрешите доложить, что с момента вступления моего в должность командира боевого соединения чрезвычайных, а равно и других происшествий на вверенных мне судах не зафиксировано.
Ветер брамсельный, средний с зыбью, облачно. В полдень по счислению находились от NN на RNW9 по правому компасу в расстоянии 17 миль. Паруса имели: марсели в два рифа, грот-трисель, стаксель и бизань..."
В третьих строках, если верить письмовнику, полагалось писать о чувствах, и коммодорова муза испуганно притихла. Чувств у коммодора было целых два: Чувство Долга и Чувство Ответственности.
"Боеспособность нашего соединения неуклонно растет! - вдохновенно начертал Норрингтон. - В отношении маневров и управления три недели в море проведены нами с большою пользою. Артиллерия в исправности: при пальбе ядрами в бочку с флагштоком показали наилучший результат за последние четыре месяца, в чем видится мне Ваше, любезная Лизавета Губернаторовна, благотворное влияние, а равно и в том, что марселя мы переменили давеча за пять с четвертью минут..."
- Дальше о чем? - азартно потирая руки, осведомился вошедший в раж коммодор. - О страданиях?
"К докладу сему с прискорбием имею присовокупить, что в четыре часа пополудни, во время поворота оверштаг, при отдаче грот-марса-булиня грот-марса-брас с подветра не был отдан, отчего сломалась грот-марса-рея; но в том, любезная Лизавета Губернаторовна, вашего влияния ровно никакого нет, а есть преступное небрежение обязанностями вахтенного лейтенанта Джиллета, коему объявлен был строгий выговор с угрозой аттестации по формуляру нерадивым и незнающим..."
Завершить титанический труд, по рекомендации авторов письмовника, полагалось звучной, трогательной и запоминающейся фразой. С трогательностью у Норрингтона было неважно, но в письмовнике имелся роскошный выбор запоминающихся концовок, так что остро отточенное перо коммодора не споткнулось и здесь.
"Жду ответа как соловей лета!" - ничтоже сумняшеся вывел он и подписался:
"Искренне ваш,
Джеймс Норрингтон,
флота Его Величества коммодор".

P.S.
- Гениально! Божественно! - восторгался режиссер, отечески прижимая к груди выдуренные у сценариста бумаги. - Я всегда говорил, что в сцене с падением Лизавета халтурит. А теперь - пожалуйста, падает как подкошенная! И мутит ее очень реалистически - никакого корсета не надо. А уж у Норрингтона рожа - чистый МХАТ! - тормошил он сценариста. - По-моему, это успех!
Сценарист мрачно щупал подбитый коммодором глаз.
И - молчал.