IPB

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

Профиль
Фотография
Рейтинг
 
Опции
Опции
О себе
Чудо! Просто чудное чудо))) Эмоциональное, живое, которое любит друзей и фанфикшен! Говорит много, не всегда по делу)) Любит таких же эмоциональных и вспыльчивых людей))) Вообще любит людей, ей среди них жить)))
Личная информация
Одержимая
Моё орудие - слово.
38 лет
Женский
Россия. Город Горячий Ключ.
Дата рождения: Окт-15-1986
Интересы
Заинтересуйте меня и я брошусь с головой в нечто ещё мне не знакомое!
Джонни Депп для меня "нечто"! Люблю слово, очень дорожу своим умением трепаться обо всём. Люблю пафос, ибо это часть меня. Люблю красивые слова, "бьющие", сильные, яркие. Терпеть не могу банальности, но понимаю, что порой она необходима. Обожаю киношных персонажей, если они не ординарны, забавны и цепляют! Люблю мелодии из фильмов, классику, попсу на пикниках. Люблю жизнь, она цветная! Как ребёнок люблю Бартона.
Статистика
Регистрация: 26.02.2008 - 01:49
Просмотров профиля: 1774*
Последнее посещение: 12.05.2009 - 15:53
Часовой пояс: 12.12.2024 - 09:05
295 сообщений (0 за день)
Контактная информация
AIM Нет данных
Yahoo Нет данных
ICQ 421293299
MSN Нет данных
Contact скрыто
* Просмотры профиля обновляются каждый час

Одержимая

Пользователи

**


Темы
Сообщения
Комментарии
Друзья
Содержимое
24 апр 2008
Ну, вот, я, наконец, переехала в свою темку:))) Ура!
Итак, "мистер Ти пикчерз" призентс...

Фики по мотивам фильма Тима Бартона "Суини Тодд. Демон-парикмахер с Флит-стрит".
В главных ролях, соответственно, персонажи: Суини Тодд (Бенджамин Баркер), миссис Ловетт и... как получится, зарекаться не буду.


«Когда у тебя в руках чья-то жизнь, это так повышает тонус». (с)

Исповедь одного убийцы.
Моя история похожа на сотни таких же историй. И я не претендую на звание самого кровожадного и беспощадного убийцы. По большей части мне всё равно. Я делаю то, что мне нравится. И делаю это неплохо.
Меня зовут Бенджамин Баркер. Однако если я называю вам своё настоящее имя, имейте в виду, дни до вашей кончины сочтены. Если же вы хотите выжить, советую забыть это имя. Отныне я буду вам известен как Суини Тодд. Суини Тодд, кровавый брадобрей с Флит-стрит. Я абсолютно равнодушен к славе. Мне плевать, знаете ли вы меня, или же нет. Но вы ещё услышите обо мне. Возможно в последний раз в своей жизни.
Я был осуждён за преступление, которое не совершал. Меня приговорили к пожизненной каторге. Тогда я ещё не знал, кто или что тому было виной. Но я поклялся отомстить своему обидчику… Нет ничего слаще мести. Но, почувствовав её вкус однажды, вы уже не в силах остановиться.
Я был женат на любимой женщине, которая родила мне дочь. Моя семья. Моя Люси. Если бы я мог знать. Меня отняли у моей же семьи. Джоанна… имя дочери всегда отдаётся острой болью в моём сердце. Меня лишили тех, кого я так любил.
Нет ничего слаще мести…
Я бежал, бежал от несправедливого наказания ради одного. Ради мести.
Я вернулся в Лондон на Флит-стрит. И только тогда узнал, кто посмел разрушить моё счастье. Судья Терпин собирался без помех завладеть моей женой, вычеркнув меня из её жизни. И эта его подстилка - пристав Бемфорд… Что ж, неплохая работа. Но они не учли одного. Моя жена – не продажная девка. Люси не вынесла позора и отравилась мышьяком. А дочь. Джоанну удочерил этот чёртов Терпин. Ненавижу. Он уничтожил мою семью, он убил во мне человека… Теперь мной правит только жажда мести. Я потерял всё, всё, что мне было дорого. Я потерял себя. Я способен только убивать. Нет ничего слаще мести…
Тот, кого лишили цели в жизни, лишили счастья, лишили будущего, тот поймёт меня. Эту пустоту, что внутри вас. Она пожирает вашу сущность. Вы перестаёте видеть краски жизни, вы не признаёте её ценность. Вы – ничто, внутри вас – ничего. Но эта пустота нуждается в своём заполнении. И я заполнил её местью. Бенджамин Баркер насквозь пропитан ненавистью к обидчику. И теперь я уже не тот, кем был раньше. Я, Суини Тодд, дитя мести.
Кровь… Кровь, что течёт в ваших жилах, этот неотъемлемый атрибут любой жизни, для меня не имеет привычной ценности. Созерцание тоненьких струек этой жидкости – это ни с чем не сравнимое, короткое, молниеносное мгновенье блаженства. Вы только представьте, как в моих руках находится чья-то жизнь. Она не сопротивляется, она мне доверяет. Она – человек, простой горожанин, чиновник, торговец, кто угодно, но все они через мгновенье станут равны. В кресле сидит живой человек, он что-то говорит, о чём-то думает, чем-то дышит. Наверняка у него есть семья, только мне всё равно. Мне это неинтересно. Всего один точный взмах тонким лезвием… и... И я прервал чью-то жизнь. Кровь. Эта красная жидкость, что теперь так предательски рисуется на белых рукавах моей рубахи, дарует мне удовлетворение. Этот короткий миг между жизнью и смертью – это нечто особенное, это смысл моего существования. Нет ничего слаще мести…
Месть сожрала мою душу. Я просто убийца. Я живу для чужих смертей, живу ради крови, ради этого удовольствия править человеческими судьбами. «Жизнь ради смерти» подчас имеет совершенно иной контекст.
У меня нет друзей, нет любимой женщины, нет семьи. Моя жизнь пуста, но не бессмысленна. Её смысл – месть. У меня есть только моя работа. Но и любимое дело превратилось в орудие мести. Я, некогда известный брадобрей Бенджамин Баркер, лучший из лучших в своём деле. Я прекрасно работаю бритвой. Всего пару взмахов серебряным лезвием… и клиент свободен. Минутное дело. Мои руки и мои бритвы – это превосходный инструмент. Я мастер своего дела.
Нет друзей. Хотя это не совсем так. У меня есть друзья. Верные, молчаливые, холодные. Мои серебряные друзья, моё орудие мести – мои бритвы.
Я люблю смотреть, как тонкое лезвие металла отражает солнечные лучи. Этот холодный блеск серебра сродни чувству, которое я испытываю при свершении чьей-то судьбы. Холодный блеск металла – грань между жизнью и смертью. И только я выбираю, на какой стороне окажется тот, кто сейчас сидит в моём кресле. Я вершу человеческие судьбы быстро, хладнокровно, точно. Лезвие моей бритвы в который раз проходит по горлу жертвы. Приходится приложить не мало усилий, чтобы всё сделать стремительно и чисто, но ведь это и дарует мне настоящее удовольствие. Кровь. Я вновь испачкал руки кровью. «В следующий раз надо быть аккуратней». Я не придам значения этим мыслям. Я просто вновь сотру красную вязкую жидкость с лезвия и улыбнусь в лицо смерти, потому что и на этот раз она пришла не за мной. Я никогда не считал, сколько загубленных душ на моей совести. У меня нет совести. У меня ничего нет. Осталась только жажда мести. Я доберусь до тебя Терпин. Клянусь. И только когда увижу твою кровь на своих руках, я возможно успокоюсь. Возможно… Нет ничего слаще мести, но, почувствовав её вкус однажды, вы уже не в силах остановиться.
Я, Суини Тодд, кровавый брадобрей с Флит-cтрит. Я не раскаиваюсь. Я ни о чём не жалею. Вы вправе думать обо мне так, как вам будет угодно. Я не нуждаюсь в ваших жалости, сострадании, ненависти. Я делал то, что мне нравилось. Я этим жил.

Sweeney Todd
driven by revenge.
(Суини Тодд, одержимый местью)


Оттенок крови.

«There's a hole in the world like a great black pit
And it's filled with people who are filled with shit. And the vermin of the world inhabit it.
But not for long...
They all deserve to die.
Tell you why, Mrs. Lovett, tell you why.
Because in all of the whole human race
Mrs. Lovett, there are two kinds of men and only two
There's the one they put in his proper place
And the one with his foot in the other one's face
Look at me, Mrs. Lovett, look at you.
Now we all deserve to die
Even you, Mrs. Lovett, even I
Because the lives of the wicked should be made brief
For the rest of us death will be a relief
We all deserve to die». (с) Sweeney Todd. «Epiphany».


«В мире есть дыра, большая чёрная яма, заполненная людьми, сущность которых - дерьмо. И все преступники мира живут там. Но это не может длиться вечно. Они все заслуживают смерти. Сказать Вам, почему, Миссис Ловетт? Сказать? Потому что во всём мире есть только два вида человека, только два: один - тот, кого обычно ставят на место, другой – тот, кто вытирает ноги о других. Посмотрите на меня, Миссис Ловетт. Посмотрите на себя. Теперь мы все заслуживаем смерти. Даже Вы, Миссис Ловетт, даже я. Потому что жизни нечестивцев должны быть коротки. А для остальных смерть станет утешением. Мы все заслуживаем смерти». (с) Суини Тодд. «Прозрение».

Лондон. Мрачный, серый, прогнивший в самой своей сущности Лондон. Город порока, грязи, лжи и безнаказанности. Как я только раньше этого не замечал? Не хотел. Не было возможности. Я был счастлив. Я был влюблён. Глупый цирюльник, тешивший себя надеждами на вечное счастье. Глупец, не желавший видеть правды погрязшего в своём дерьме Лондона. Я был слеп в своей любви, как большинство безмозглых счастливцев, познавших вкус этого сладостного напитка. Но однажды любовь превращается в наркотик. Медленный яд, дарующий минуты блаженства. Только вот незадача, - вечно так продолжаться не может. И в один прекраснейший день он нанесёт свой смертельный удар, уничтожив всё, о чём ты мечтал, чем жил и чем дышал. Я познал вкус любви, но был отравлен ею, потому что пьянящий аромат этого чувства не даёт возможности взглянуть на вещи реально. Я ничего не видел и даже не мог подумать, что кто-то желает уничтожить меня, вышвырнув на обочину жизни. И тем хуже, ибо у меня есть голова на плечах и глаза, способные видеть. Я – глупец, утонувший в собственных чувствах.
Дьявол! Где же эта чёртова Флит-стрит? Сколько можно бродить по вымощенным улочкам промёрзшего города? Нет нигде в мире такого же места как Лондон. Дыра, брешь в человеческой цивилизации. За пятнадцать лет тут многое изменилось: новые строения, новые люди. Но это многое – лишь оболочка. Содержание же осталось прежним. Город-дерьмо. Помойная яма, в которой копошатся черви. И вонь от неё как от сточных вод самых загаженных канав славного Лондона. Черви, переполняющие эту яму, бесконечно отравляют её содержимое, превращая в гниль и пустошь. Они плодят своё не менее отвратительное потомство. Это замкнутый круг. Но среди этих мелких червей есть более крупные, внушающие страх. Они пожирают неугодных, они творят то, что называют законом, но на самом деле они, движимые собственной целью, лишь уничтожают себе подобных. Я был слеп. Я не замечал изменений. А ведь когда-то Лондон был другим. Прекрасный город, окутанный предрассветным туманом, - это аккуратные дома в стиле сдержанной лондонской буржуазии, прямые улицы, свежесть после очередного столь привычного для Лондона дождя, аромат цветов и радуга, как символ надежды. Утро всегда встречало тебя запахом свежего хлеба, приветливыми возгласами полноватого молочника, спором двух джентльменов, что жили по соседству, улыбкой любимой и радостными криками годовалой дочери. Я был счастлив, я жил в лучшем городе.
Но рыба начинает гнить с головы. И однажды к власти приходят преступники. Они используют закон себе во благо. Они как черви, которые, попадая в яблоко, пожирают его изнутри и оставляют только внешнюю привлекательную оболочку. Но внутри… Внутри гниль. Они отравляют то прекрасное, что люди творили веками. Гниль пошла дальше. И теперь каждый из нас – червь, ибо все мы – часть этого механизма, который является творением нечисти. И даже я, глупец, позволивший расцветать этой дряни, - червь, ползучая тварь – пресмыкающееся.
Лондон обречён. Нет больше надежды на спасение. Остался лишь один выход – очистить город от порока. Что толку выносить гниль? Надо уничтожать тех, кто превращает прекрасное в отходы. Но их слишком много. Слишком.
Людишки, вы все лишь мыши, плодящиеся на помойках некогда цветущего города. Вы трепещите перед вышестоящими, перед этими жирными крысами. Разве вы не видите? Нет. Вы не видите. Вы – часть этого дерьма. Вы работаете на благо этих жирных червей, превращаясь в подобных им. Ничтожества. Мы все – ничтожества.
Лондон потерял краски, поблек. Черви превратили его в чёрно-белое месиво благодетели. Ничего не осталось, только вонь от сточных вод, серые мрачные дома и вечно затянутое тучами небо. Чёрно-белый мир. Но ведь так не бывает. Так не должно быть. Однако уже ничего не исправишь, если только…
Лондон, я разбавлю твой серый цвет новыми красками. Как насчёт алого, горожане? Я уверен, Лондону пойдёт оттенок крови. Я раскрашу тебя по-новому, город порока. Не волнуйтесь, джентльмены, Суини поможет вам обрести покой. Пора заканчивать с этой помойной ямой и её мерзкими обитателями. Я вернулся, ребята, и я готов повеселиться.


Записки миссис Ловетт.

«Это всё, конечно, хорошо, но что с трупом-то делать?» (с) Миссис Ловетт.

На что только не идут люди ради собственного благополучия. Я, признаться, не думала, что меня постигнет участь одинокой женщины, которая всеми силами будет цепляться за эту никчемную жизнь. Она и вправду никчемна. Как можно простой одинокой женщине существовать в Лондоне, который переживает свои далеко не самые лучшие времена?
Хочешь жить – умей вертеться. И я нашла для себя дело. Пусть оно пока не слишком прибыльное, но… Как говорил мой покойный муж, мистер Ловетт: «Дорогая, вещи делятся на два вида. Те, которые можно продать, и те, которые требуют умения их продать». Но мистер Ловетт всегда старался больше говорить, чем делать. Его склонность рассуждать вводила меня в состояние уныния. Был бы прок от этих его идей и философских умозаключений. Умер он тихо, под размеренное тиканье часов в гостиной, мирно уснув в уютном кресле напротив камина. Врач заключил, что смерть наступила вследствие остановки сердца. Слава Богу, что дорогой муженёк не стал обременять меня своими стонами и слёзными прощаниями у предсмертного одра. Ох, светлая ему память.
Я не виню его в том, что он оставил меня одну в эти тяжёлые времена. Я уже привыкла к тому, что он предпочитал взваливать на меня груз своих проблем, включая долги и разговоры с судебными приставами. Но разве можно винить человека в том, что он оказался слабым, что он сник перед лицом опасности? В конце концов, он и умер, не мучаясь. Видимо, на небесах посчитали, что боль - это для него тоже слишком жестоко.
Итак, я осталась одна – полноправная хозяйка небольшого дома на Флит-стрит. Пятнадцать лет назад в нём кипела жизнь. Над нами жила молодая семья. Цирюльник, его красавица-жена и их годовалая дочурка. Но счастье этой прекрасной четы продлилось недолго. Бенджамина Баркера, так звали этого довольно недурного собой брадобрея, осудили на пожизненное заключение за преступление, которое он не совершал. Его жена, не вынеся позора, к которому приложил руку судья Терпин, просто спятила. Годовалую малышку удочерил судья, видимо, и у чиновничьих крыс порой просыпается совесть. Ужасная история. Бедняжка Бенджамин. Я до последнего момента сомневалась, что жизнь подарит мне возможность вновь встретиться с тем мужчиной, который однажды пленил моё сердце. Он был прекрасен. Настоящий мастер своего дела. Я даже спрятала серебряные бритвы, которыми Баркер так дорожил, когда судебный пристав явился за девочкой. Я не рискнула их продать, всё-таки надежда на возвращение любимого жила во мне. И не напрасно…
Тот бизнес, которым я зарабатывала себе на жизнь последний год, не приносил большой прибыли. Печь пирожки в Лондоне в нынешнее время – просто самоубийство. В городе свирепствует чума, а цена на хорошее мясо взлетела до невиданных высот. А то, что я толкаю в свои пирожки… фу… даже мясом назвать сложно. Ужаснейший вкус во всём Лондоне. Я – одинокая женщина, без права на полноценный вздох, и худшие пирожки в Лондоне! Теперь представьте моё удивление, когда в мой незатейливый магазинчик, пользующийся дурной славой, имел неосторожность заглянуть посетитель.
Но какова же была моя радость, когда этим самым посетителем оказался беглец - Бенджамин Баркер! Пятнадцать лет его изрядно потрепали. Его невозможно было узнать. Седая прядь в волосах, тёмные круги под глазами от бессонных ночей, и взгляд… холодный, жестокий, с затаённой где-то глубоко в душе ненавистью. Бедняжка. Он изменился. Когда я назвала его имя, он весь побледнел и прокричал, содрогаясь от переполняющего гнева: «Нет! Не Баркер! Не Баркер. Это имя мертво. Теперь я Тодд. Суини Тодд, и я жажду мести». Мне казалось, что он готов был прикончить ненавистного судью, не задерживаясь в моём доме. Но разве я могла позволить любимому ещё раз покалечить самому себе жизнь? При виде своего обидчика месть застилала ему глаза, он не думал о собственной безопасности, забывал быть осторожным, он просто слепо шёл, движимый ненавистью. Чего же мне стоило сдерживать порывы его гнева! Всё-таки мы, женщины, сильны своим влиянием на мужчин. Порой им достаточно только нашей ласки да видимости самоотдачи. Мистер Ти, конечно, немного ненормальный, но ему хватает ума верить мне и прислушиваться к советам. По крайней мере, я уж точно ему ничего дурного не пожелаю.
Я не сказала ему правды о его жене - не смогла. Если бы он узнал правду, он наверняка бы ринулся искать свою спятившую жёнушку. А это могло означать только одно – я бы вновь осталась одна и вновь потеряла его. Нет уж, я не привыкла упускать шансы, которыми так редко одаривает нас судьба. Пусть уж лучше мистер Тодд смирится с той мыслью, что его ненаглядной Люси больше нет.
С появлением мистера Ти моя жизнь вновь обрела смысл. Она изменилась в лучшую сторону. Я раньше и не задумывалась, что на крови можно делать деньги! Я благодарю Бога, что мистер Тодд вдохновил меня на новые идеи. Скорее не сам мистер Тодд, а его жертвы. Всё началось с уличного шарлатана. Ох, уже и не припомню его имени. Глупый жулик надеялся обставить в честном соревновании мастера бритья – Суини Тодда. Естественно пять фунтов, которые они ставили на кон, ушли мистеру Ти. Но связываться с этими мошенниками себе дороже. Этот самопровозглашённый брадобрей явился к нам в дом. Как потом сказал мне мистер Тодд, расфуфыренный жулик узнал его и потребовал плату за своё молчание. И что же, как Вы думаете, сделал мистер Ти? М-да, вариантов не так много. Он просто проводил мистера находчивость в мир иной. Но одним жуликом мистер Тодд мог бы за день не ограничиться.
Сразу же после того, как мистеру Ти удалось спрятать труп в сундук, в цирюльню явился сам судья Терпин. Уж не знаю, что там у них произошло, но первым слетел по лестнице названный друг мистера Ти, кажется, звать его Энтони, я даже не видела, как он входил, за ним следом кинулся судья… В общем, застала я незадачливого мстителя с бритвой в руках, с блуждающим взглядом и нервным напряжением во всём теле. Он был в ярости. Тогда я впервые не на шутку испугалась! Никогда не забуду, как мистер Тодд едва не перерезал мне горло, просто желая убедить меня и себя в том, что «все мы заслужили смерти». Я, конечно, понимаю, что это был просто приступ безумия, но мистер Ти готов был разнести всю цирюльню, пустить под нож (хотя уместнее, наверное, было бы сказать «под бритву») добрую половину Лондона, мотивируя все свои преступления одним только: «Ни один человек, ни десяток, ни сотня не остановят меня! Я доберусь до тебя! И отомщу ему, полному тайного злорадства. Между тем, тренируясь на других гнусных глотках!». Вот тогда я поняла, что надо что-то быстренько придумать потому, как одним трупом мой возлюбленный не ограничится.
Идея же пришла совершенно спонтанно. Мистер Тодд со всем своим равнодушием заявил, что можно просто вывезти труп на окраину города и закопать без лишних церемоний. Но это было бы слишком рискованно. Когда весь Лондон трясётся от просачивающихся со всех пригородов слухах о грядущей чуме, стражи порядка с особым интересом наблюдают за движением повозок в ночи на окраины города. Нет, надо было придумать, что-то получше.
Вот тогда я и вспомнила о дельце миссис Муни, которая весьма находчиво начиняла свои пирожки соседскими кошечками. Не дурно. Домашние, ухоженные кошечки… Прекрасно. А почему бы нам с мистером Ти не начинять пирожки чем-нибудь покрупнее да подешевле, например, столь ненавистными мистеру Тодду чиновниками, жирными молочниками, нежными священниками, юристами (ну эти на любителя), диетическими поэтами, довольно калорийными бакалейщиками, политиками, актёрами? Все бреются. Мы с мистером Ти окажем благотворительную помощь этому миру. Не понадобится множества надгробий. Выполним массу обязанностей за их родственников. А какое разнообразие вкусов! Накормим же низы сливками общества!
На том и остановились. Мистер Тодд вымещал свой гнев на десятках горожан, а я пекла пирожки, которыми потом кормила простой люд за неплохие деньги. Никаких претензий! Трупов нет. Есть деньги и хорошие. Мы сделали недурной бизнес.
Сейчас у нас достаточно денег, чтобы обеспечить себе безбедную жизнь на несколько лет. Единственное, что меня беспокоит, это слишком большое количество жертв. Может нагрянуть проверка. Надо быть осторожней. Но мистер Тодд всё твердит о судье. Корит себя за то, что не успел ещё тогда, в первую встречу, перерезать ненавистному Терпину глотку. Боже, и что он к нему только прицепился? Сколько можно моему ненаглядному мстителю повторять, что надо быть аккуратнее? Ох, бедняжка, как он подавлен. Сколько можно жить прошлым?
Мне порой такие сны привидятся… Я всё мечтаю, что мы с мистером Ти и Тоби… Как? Я не сказала о Тоби? О, Тоби – чудесный мальчик. Он вынужден был остаться жить у нас после того, как мистер Ти прикончил его опекуна, этого уличного шарлатана. Мальчик замечательный, исполнительный, отзывчивый. Ой, я так привязалась к нему. Он стал мне почти как сынишка. Настоящая семья… У нас могла бы быть настоящая семья. Я, мистер Ти и Тоби – полноценная английская семья. О, как я об этом мечтаю! Мне так хочется, чтобы мы все втроём уехали из этого мрачного Лондона куда-нибудь к морю. К свежему солёному воздуху… Мы купили бы дом на берегу и каждую пятницу собирали бы дома гостей. О, мистер Тодд, если бы Вы только решились сделать мне предложение! Чего же Вы ждёте, любовь моя? Вы всё мучаете себя прошлым. Но ведь его уже не вернуть, мистер Ти. Я сделала бы Вас самым счастливым мужчиной на свете. Не терзайте себя, у Вас есть всё. У Вас есть я.
Ох, мистер Ти…

Mrs. Lovett
driven by love.
(Миссис Ловетт, одержимая любовью)


Минутная слабость.

«I'm alive at last! » (с) Sweeney Todd

Тошно. Пусто. Уныло. То есть всё как всегда. Ничего не меняется. Грязи слишком много, чтобы разглядеть проблески утонувшей в ней справедливости. Даже утренний дождь не способен смыть налёт этого дерьма. Капли на запотевшем, мутном стекле окна, которое не мыли ровно столько же лет, сколько я пребывал в заточении, капли дождя, как слёзы по безвестно почившему в своём пороке городу. Лондон, что же с тобой сделали? Я смотрю на тебя сквозь это мутное стекло, но вижу только мрак. Взгляни же на себя. Посмотри, что они с тобой сделали, эти жирные крысы правосудия. Ты потерял краски, ты стал равнодушен к редким лучам солнца. Они больше не радуют тебя, ты не способен улыбаться этому свету. Я вижу только плесень, загаженные канавы, серые дома и равнодушие. Город пропитан равнодушием и ненавистью ко всему живому. Скопище людишек, не способных чувствовать, любить и сострадать. Смотри, они говорят друг с другом, желают доброго утра, пыжатся, смеются. Это пока… Но завтра всё может измениться. Один из джентльменов продаст другого, одна из этих милейших дам отравит другую по причине того, что последняя увела у неё мужа. Тысяча причин для ненависти и злобы. Но ни одна из них не стоит и ломаного гроша. Человечество не способно любить и сострадать, тогда почему я должен быть другим? Нет, я уже перекормлен человеческим дерьмом, я не хочу понять вас, никчемные людишки. Вы все уже давно превратились в машину по уничтожению друг друга. Кто я такой, чтобы мешать вам пожирать себе подобных? Одни из вас способны только вытирать ноги о других. Такие люди пойдут по головам ради достижения собственных эгоистичных целей. Для них нет и не было ничего святого. Есть ещё и вторая группа, состоящая из людей, которые всю свою сознательную жизнь вынуждены пресмыкаться перед теми, кто по воле судьбы оказался сильнее. Две категории людей, не способные существовать друг без друга. Вы нужны друг другу, чтобы выжить. Если останется только первая категория, то её представители просто как крысы сожрут своего противника: вечная делёжка, вечная война. Если же останется вторая… Нет, это сборище цветных тряпок способно только пресмыкаться. Ты перестал радоваться жизни, Лондон. Тогда почему ей должен радоваться я? Я, человек, который приговорил себя к вечной ненависти. Я сам разучился сострадать. Я тоже заслужил смерти. Мы все её заслужили. Крысы должны умереть, чтобы более не мучить других, слабых и беззащитных. «Тряпки» найдут в смерти утешение. Как мог бы найти в ней утешение я, которого пятнадцать лет назад выбросили на обочину жизни, лишили семьи, чьё счастье растоптали. Но нет, если бы я смирился, всё вновь и вновь повторялось - вечная ложь, вечная подстава, выгода крыс и унижение «тряпок». А что толку? Что я исправил? Каннибализм продолжается. И мы с миссис Ловетт тут не при чём. Кто мы такие, чтобы остановить это? Люди пожирают друг друга. Выживает сильнейший, тот, кто успел погубить другого, более слабого.
Помочь тебе, Лондон, я уже не смогу. Я только добавил в твой серый цвет оттенок крови. Посмотри, он тебе идёт. Я вижу, как из щелей старых сырых стен домов этого проклятого города сочится кровь. Кровь, которую пролил я. Она стекает по заплесневелым стенам, оставляя красные подтёки, медленно струится… и тяжёлыми вязкими каплями падает на вымощенные дороги. Лужи, красные лужи на фоне почерневшего ночного Лондона, как они прекрасны в блёклом свете жёлтых фонарей. Осторожней, мистер, не запачкайте обувь! У Вас и так обе руки в крови!
Вы ничего не видите, дамы и господа. Потому что уже давно привыкли к этому. В воздухе витает запах крови. Город потемнел. Знаете почему? Потому что, застывая, кровь чернеет. На стенах ваших домов, горожане, налёт дерьма и крови! И мне приходится разбавлять эту черноту. Раз за разом. Убийство за убийством. Только вот… ради чего? Ради кого?
Люси больше нет. Больше нет моей девочки, которую я так нежно прижимал к груди, несмело целовал в лоб. Я любовался ею, убирая со лба волнистую прядь золотистых волос. Я закрываю глаза и чувствую её аромат, её прикосновения. Боже, я слышу её смех… Но стоит мне открыть глаза, как… ничего. В этой проклятой комнате мне всё напоминает о моей семье! Эти стены, это грязное окно, эта унылая как никогда атмосфера, - всё говорит о том, что когда-то я был здесь счастлив. Иногда я оглядываюсь, слыша плач дочери за спиной. Но, понимая, что мой разум вновь играет со мной, я хватаюсь за первую попавшую под руку вещь. Я уже разбил зеркало, когда в очередной раз приступ гнева овладел мной. Зачем ты играешь со мной, разум? Я уже достаточно настрадался, пятнадцать лет я мучил себя этой болью. Почему же ты вновь возвращаешь меня в прошлое? Зачем ты изводишь меня призраками? Я уже простился с Джоанной. Я никогда больше не смогу обнять свою малышку. Я потерял её, как потерял себя. Ей сейчас шестнадцать. Должно быть, она также хороша, как и её мать.
И снова боль. Любое воспоминание – боль, острая боль в сердце. Что у меня осталось? Ненависть, боль и верная серебряная бритва. Что дальше?
Миссис Ловетт… всеми силами пытается вдохнуть в меня надежду на счастье. Я благодарен ей. Иногда мне кажется, я ещё способен почувствовать вкус к этой жизни. Иногда… Но надежда проскальзывает где-то в подсознании и цепляется за воспоминания. И я чувствую, что не имею права предать свою семью. Я должен отомстить за дочь, жену и за себя. Не торопите меня, миссис Ловетт, не лезьте мне в душу. Я должен сам справиться со своим прошлым.
Я устал, я измучен болью. Слишком обессилен, чтобы вновь улыбаться, радоваться жизни. Я никогда не забуду о том, что меня уничтожили, растоптали, что превратили в прах мою жену, унизили и продолжают унижать мою дочь. Нелегко забыть пятнадцать лет, тысячи бессонных ночей, сотни кошмаров. Они приходили ко мне. Каждой ночью они молили меня вернуться к ним. Люси и Джоанна, мои девочки, я вернулся, чтобы отомстить, и я не отступлю, я не предам.
Но я всё ещё жив, чёрт возьми… Я измучен прошлым. Для чего это всё? Вы, мистер Тодд, новый человек, рождённый по желанию своего больного сознания, рождённый для мести или… всё же для чего-то другого?
Тошно. Пусто. Уныло. То есть всё как всегда…


Собирая осколки.

«Fifteen years of sweating in a living hell on a false charge. Fifteen years dreaming that I might come home to find a loving wife and child...» © Sweeney Todd

«Пятнадцать лет мучений, проживая в аду, осуждённый по ложному обвинению. Пятнадцать лет - в надежде вернуться домой и найти любящую жену и ребёнка…» (с) Суини Тодд

Ад… Пятнадцать лет кошмара, ужаса, страха по чьей-то ничтожной прихоти. Теперь каждый последующий день для меня превращается во мрак. Я жил в аду и продолжаю в нём жить. Боль не отступила. Она лишь усилилась. Сегодня я вновь видел их во сне.
Мы молоды. Совсем ещё юны. Я с букетом её любимых маргариток поспешно возвращаюсь домой. Я так хочу увидеть жену и дочь. Яркое полуденное солнце светит прямо в глаза. Лёгкий ветер весело играет моими волосами. Я, как мальчишка, беззаботно бегу по оживлённой Флит-стрит, едва не сталкиваясь с зазевавшимися на вывески небольших магазинчиков прохожими. Они что-то раздражённо кричат мне вслед, я, оглянувшись, только невинно улыбаюсь и развожу руками. И, не теряя более ни секунды, вновь разворачиваюсь и устремляюсь к показавшемуся вдали дому.
Я, подгоняемый собственным счастьем, вбегаю по лестнице и радостно открываю дверь в нашу комнату. Лучи солнца проникают сквозь оконное стекло, освещая до боли знакомые стены. Здесь всё дышит теплом и уютом. Я вижу Люси. Она сидит в кресле, устало закрыв глаза. Она спит. Я тихонько подкрадываюсь к ней, стараясь не разбудить. Опускаюсь на колени рядом с креслом и осторожно касаюсь поцелуем её губ.
Но… Они холодны словно лёд. «Боже, что происходит?»
Я в ужасе отстраняюсь и хватаю Люси за плечи, стараясь разбудить. Но она не просыпается, не открывает глаза, не улыбается. Её голова безвольно падает мне на плечо. Она холодна. Я сжимаю её в своих объятиях, тщетно пытаясь согреть. Она мертва… Ни движения, ни вдоха, - ничего.
Я в отчаянии поднимаюсь на ноги и хватаюсь за голову. «Как и чем ей помочь? Что сделать? Почему так?» Десятки вопросов проносятся в моей голове, но я не ищу на них ответа. Мне страшно. Я словно опустошён. У меня вырвали сердце. Не тронув меня, отобрали мою же жизнь. Этого не может быть! Вернуть! Если бы можно было повернуть время вспять! Если можно было бы её спасти…
Я как ненормальный ношусь по комнате из угла в угол.
«Дочь!»
Я оглядываюсь на колыбель, но… там никого нет. Я подлетаю к кроватке Джоанны, резким движением срываю покрывало, глупо надеясь, что под ним окажется мой ребёнок. Я, безумец, снова и снова вышвыриваю из колыбели пелёнки. Я не верю! Она должна быть здесь. Джоанна, детка! Боже, что же происходит?!
Но кроватка пуста… Я обречённо опускаюсь на раскиданное по полу бельё. Вцепившись руками в деревянные перегородки колыбели, я закрываю глаза, и с моих губ срывается стон. К горлу подступает тяжёлый ком. Я чувствую, как предательски слеза пробежала у меня по щеке.
«Нет. Этого не может быть! Это всё ложь! Мираж!»
Я резко оглядываюсь, надеясь увидеть, что Люси жива и здорова. Я стараюсь убедить себя в том, что всё это лишь чья-то жестокая шутка. Только…
Вновь эти потемневшие от времени обои, пыльный пол, покрытые пожелтевшими тряпками разбитые зеркала, тусклый дневной свет через помутневшее стекло окна. Мрак и серость. Но на грязном полу в самом центре пустой комнаты лежит растоптанный букет свежих маргариток с каплями росы на лепестках…
Я снова просыпаюсь. Всегда, каждый раз, когда они приходят ко мне во сне. Годы сделали меня черствее. Теперь я не кричу, не просыпаюсь в холодном поту, я проживаю в этих кошмарах, но никогда не привношу их в действительность. Слишком много прошло времени. Пятнадцать лет научили меня помнить. Всё помнить. Моя семья, у которой меня отняли, умерла вместе с моим заключением. Если бы только я мог знать…
Все эти проклятые годы я мечтал только об одном: вернуться домой к любимой жене и дочери. Пятнадцать лет одни, без мужа и отца. Совсем одни… с добродетелью и душевной чистотой Люси. «Как они там? Что с ними будет? Проживут ли они без меня?» Вся ответственность лежит на хрупких плечах наивной Люси. А если она не справится…
Для меня они всегда останутся такими же, как и в тот самый день, когда я видел их в последний раз. Излучающая счастье и любовь Люси. Маленькая, капризная моя Джоанна. Никогда не забуду, как она тянула шаловливые ручки к забытым на столе бритвам, я, возвращаясь в комнату, едва успевал убирать их подальше. А потом мы полчаса не разговаривали с Люси, обвиняя друг друга в том, что кто-то из нас, беззаботный родитель, оставил кроватку рядом со столом, на котором лежали опасные бритвы. Но мы не могли долго обижаться друг на друга. Это было бы глупо.
Я больше не сплю. Те редкие пятнадцать минут сна, которые я могу себе позволить, обращаются в очередной кошмар. Ночами я молча сижу в кресле у себя в каморке. Да, теперь это даже не комната, а каморка, грязная, тусклая, с трещинами в стенах. Клетка, клетка из моих собственных воспоминаний. Здесь мне знаком каждый дюйм. Чем больше я вспоминаю, тем прочнее становится эта клетка. С каждым новым вздохом о прошлой жизни, я лишь добавляю очередной прут в решётку.
Пятнадцать мучительных лет, проведённых на каторге в Австралии, только для того, чтобы вернуться в пустой дом, чтобы узнать, что моей жены больше нет, а дочь растёт взаперти у сластолюбивого судьи. И эта крыса, надругавшаяся над моей супругой, ждёт совершеннолетия моей же дочери, чтобы жениться на ней. Не слишком ли велика цена? Неужели я заслужил это?
Господи… Да какой к чёрту Господи?! Я утратил веру во всё Святое ещё пятнадцать лет назад. А теперь твёрдо убежден в том, что всем этим погрязшем в собственных отходах миром правит Дьявол. Каждый несёт свой крест, который ему по силам. К чёрту крест! Если бы можно было дать этому самому творцу мой крест. Пусть попробует пережить всё то, что пережил я! Церковь учит добродетели, терпимости, смирению. Смирению… Вся эта вера придумана тряпками для тряпок. Пресмыкайтесь, черви, пресмыкайтесь, а я устал.
Я все эти годы перечёркнутой жизни пялился на серые кирпичные стены камеры, по которым струилась дождевая вода. Каждый день, просыпаясь после каких-нибудь десяти минут мучительного сна, я видел эти здоровые прутья решётки на небольшом окне под потолком. А после очередного дождя, на меня с потолка падали тяжёлые капли желтоватой воды. Вся постель была насквозь промокшей, а пожелтевшее бельё, которое менять можно, хорошо, если в пол года, начинало источать запах пота. А воздух? Тяжёлый, спёртый воздух, которым невозможно дышать. С каждым вздохом грудь сдавливает в тиски. Иногда мне казалось, что мои лёгкие покрыты вековым слоем пыли. Я чудом не заработал пневмонию.
Ад. Сущий кошмар наяву. Разве можно думать о добродетели и смирении, когда ты мочишься по углам собственной камеры, если тебе просто не удосужились принести ведро. Когда ты вдыхаешь эту проклятую вонь, когда каждый день ты давишься этой недоваренной, слипшейся комками овсянкой и прячешь за пазухой ломоть чёрствого хлеба. Когда от воды в железной кружке несёт дерьмом. Каждый день, каждую ночь, спасаясь только воспоминаниями. Но однажды ты начинаешь просто сходить с ума, кидаясь на холодные, клейкие стены, с ненавистью швыряешь эту злополучную кружку с застойной водой в кирпичную кладку. Выплеснув ярость от собственного бессилия, ты опускаешься на пол и долго сидишь без движения, без всякой реакции на происходящее вокруг. И так все пятнадцать лет… Можно смириться? Нет. Я не тряпка, я не позволю вытирать о себя ноги. Месть, долгие годы в мечтах о возмездии. Я не тот, что раньше. И никогда уже не стану тем, кем был до заточения.
Душа разбита на тысячу осколков, причиняющих неимоверную боль каждой бессонной ночью, изводя призраками и проклятыми воспоминаниями. Вся моя жизнь давно превратилась в простое существование, в надежде на возможность отомстить. Будь ты проклят, Лондон, и вся твоя никчемная живность!
Лампа погасла.
Светает… Ещё одна ночь пережита. Ещё одна ночь в этом бесчисленном количестве бессонных сумерек. Днём надо снова браться за бритву – единственное, что ещё может заставить меня жить. Ну, что ж, джентльмены, я жду вас. Поможем городу приобрести новые краски. Не стесняйтесь, ублюдки! Вы все давно уже обречены. Рождаясь на свет, каждый из нас обречён на смерть. Я только избавлю вас от дальнейших мук, даруя смерть сегодня, завтра, через день… Избавлю вас от того кошмара, в котором жил и живу я.
Пятнадцать лет ада. Ты заплатишь за все эти годы, Лондон, за каждый месяц, за каждый день! За всё, что ты сделал со мной и моей семьёй.

- В этом мире есть дыра - огромная черная яма. Она наполнена людьми, сущность которых – дерьмо! И паразиты всего мира заселяют ее… Но это не будет длиться вечно…


Плата за любовь.

«День, свет. Темп убыстряется.
Жизнь, смерть перекликаются.
Жар. Бред. Пытка надеждой и злость.
Вот вам казнь и прощение.
Все, все, все в восхищении.
День, свет. Сердце вдруг оборвалось» (с) «Бал у князя тьмы», Ария.


- Умри же! Ради всего Святого, умри! – неистово кричала миссис Ловетт, перепуганная не на шутку. Однако святыми тут пахнуть по определению не могло. Здесь даже не пахло. Здесь… В спёртом воздухе старого сырого подвала витал смрадный запах разлагающейся плоти. Поминутно к этой адской вони прибавлялся аромат свежеиспечённых пирогов. Тёмный подвал, который освещался лишь благодаря огромной почерневшей от копоти и непрерывно ревущей печи, хранил в себе множество тайн этой странной парочки: парикмахера и кухарки. Одной из таких тайн являлся рецепт приготовления знаменитых мясных пирожков.
Судья Терпин в окровавленных одеждах, лёжа с порезанным горлом, из которого продолжала сочиться кровь, судорожно сжимал в ладони полы платья перепуганной женщины. Она была в отчаянии. Ей хватало сил только на то, чтобы кричать. Какого Дьявола она осталась в этом чёртовом подвале?
Поиски мальчишки, который стал подозревать мистера Тодда в «чём-то ужасном», не увенчались успехом. Тоби мог спрятаться, где угодно в этих вонючих коллекторах. Миссис Ловетт наивно полагала, что, заперев мальчишку в этом тёмном подвале, она предоставит своему возлюбленному самый простой способ избавиться от лишних свидетелей. Но не тут-то было. Тоби оказался смышленым парнишкой.
Наконец, судья ослабил хватку, его рука отпустила складки платья миссис Ловетт и тяжело упала на холодный, пропитанной кровью пол. Терпин был мёртв.
Миссис Ловетт в ужасе попятилась от тела мужчины, стараясь отдышаться. Она была испугана, но свойственное ей здоровое любопытство заставило сделать шаг к трупу судьи, чтобы удостовериться, что тот мёртв.
«Ну, слава Богу! Напугал до смерти. Вот так история ещё одной чиновничьей крысы подошла к концу. А это что?»
Помимо двух трупов, судьи и его подстилки-пристава Бемфорда, на сыром полу в тени лежало тело молодой белокурой женщины в грязных лохмотьях. Бродяжка. Нищенка и попрошайка.
«Бедняжка».
Миссис Ловетт узнала её, она не могла не узнать. Она все эти месяцы так старательно ограждала мистера Тодда от встреч с этой женщиной. Люси… Люси тоже пала жертвой мистера Тодда, душа которого была отравлена злобой и ненавистью. Он не узнал её. Слишком темно было в той каморке наверху, что хранила в себе болезненные воспоминания.
«Во имя всех демонов ада этого не может быть! Она здесь, чтобы мучить меня?... Господи, мистер Ти не узнал её. О, Боже… Мистер Ти.»
На лестнице, ведущей в подвал, послышались быстрые шаги. Они приближались, сопровождаемые гулким эхом в тишине. Миссис Ловетт, недолго думая, подхватила под руки труп несчастной нищенки и потащила к печи. Осталось совсем немного… Сейчас дверь отворится. Она не сомневалась, что мистер Тодд кинется на её крик, поэтому спешила расправиться с телом Люси. Женщина даже представить боялась, что случится, узнай мистер Ти в этой мёртвой оборванке свою жену. Миссис Ловетт в последний раз оглянулась на железную дверь и вымучено простонала, понимая, что не успела.
Дверь со скрипом распахнулась, и в неё влетел Суини Тодд. Миссис Ловетт в замешательстве уставилась на своего возлюбленного. Его некогда белая рубаха была насквозь пропитана кровью, на лице красовались размазанные алые подтёки. Даже седая прядь в волосах хранила на себе кровь ненавистного судьи. Тело было напряжено, взгляд на удивление сосредоточен, рука осторожно сжимала серебряную бритву… Исчадье ада, не иначе. Сам Дьявол мог бы позавидовать внешнему виду этого потерянного в жизни человека.
- Почему ты кричала? – С порога спросил он.
То, что являл собой Суини Тодд на данный момент, мало кого могло бы оставить равнодушным. Немного успокоившись, миссис Ловетт напустила на себя безмятежный вид и, продолжая тянуть труп бродяжки, прошипела:
- Он был жив ещё. – Она взглядом указала на тело судьи. – Вцепился в моё платье, чиновничья крыса, но сейчас всё кончено. Он мёртв.
- Да быть того не может. - Суини немного поколебался, стоя у двери. Ему казалось, что после такой расправы, которой он удостоил своего врага, вероятность выжить приравнивалась к нулю. «На редкость живучая паскуда!» Затем, осознав всю опасность таких вот незавершённых убийств, Суини рванулся к миссис Ловетт. – Открой дверь в печь.
Женщина с негодованием покосилась на мистера Тодда. «Боже, нет! Нет, только не это…» - успела только подумать она и с удвоенной силой вцепилась в тело ни в чём неповинной бродяжки.
- Открой дверь, я сказал! – Рявкнул Суини и отшвырнул миссис Ловетт в сторону.
Она в растерянности подошла к печи. В её душе всё смешалось - и любовь, и страх, и чувство обречённости. Женщина опустила ладони на ручку двери печи и, оглянувшись на разгневанного мистера Тодда, послушно её открыла.
Подвал мгновенно заполнился светом. На сырых холодных стенах весело заплясали странные, вытянутые тени, превращаясь в жуткий демонический хоровод нелепых фигур. Помещение наполнили жар горящих углей и страшный рёв ненасытного пламени. Оно словно просило новых жертв, поминутно норовя вырваться наружу, желало стать свободным от этих почерневших железных стен печи. На противнях допекались пироги, которые уже начали испускать аромат приготовленного мяса. Свет, словно живой организм, радостно разбежался своими яркими потоками по заплесневелому подвалу, заглянул даже в самые тёмные уголки.
Миссис Ловетт судорожно сглотнула, увидев, как предательски пламя печи осветило труп ненавистной нищенки. «Нет. Что же будет?» - подумала она и устало прикрыла глаза.
Заметив такую перемену настроения названной возлюбленной, Суини решительно перевёл взгляд на тело бродяжки. Светлые растрёпанные волосы, плохо скрывающие до боли знакомые черты лица, ладненькая фигурка, эти руки… Всё по крупицам складывалось в картинку, оживляя проклятые воспоминания, от которых он так старался избавиться, но уже не мог. Он нерешительно, боясь разрушить только что воссозданный в памяти образ, сделал шаг к телу молодой женщины. Его брови предательски поползли вверх, исчезла с лица привычная хмурость и обречённость. Вместо них вернулись любопытство и нежность, как тогда… пятнадцать лет назад. Суини медленно опустился на колено, неспешно протянул окровавленную руку и коснулся лица мёртвой женщины. Таким привычным жестом он аккуратно убрал прядь волос с её лица. И… сердце вдруг остановилось, душа похолодела, воспоминания ожили в его голове. Он вспомнил всё. Люси. Вот она сидит в кресле, держит на руках малышку Джоанну. Они смеются. Девочка приветливо протягивает ручки к нему, отцу, улыбается, открывая маленькие, пока ещё редкие зубки. Люси смотрит на него с нежностью и любовью, тоже улыбается так, что в уголках губ появляются забавные складочки. Она весело рассказывает о том, что семья Джонсов переехала в другой район, но по причине того, что глава семьи возмущается, так как не может навещать самого лучшего в городе цирюльника, чета решила вернуться в старый знакомый квартал. Она гордится им. Она любит его…
- Господи… Это же… - Шёпотом произнёс мистер Тодд, повернув к себе лицо молодой бродяжки. В его глазах отразилась внезапная боль. Второй раз в жизни он хоронит свою жену, но на этот раз, он сам приложил руки к её смерти. В голове звучали её последние слова: «Эй, я Вас знаю?». «Боже, она узнала меня. Что же я натворил!» Он просто испугался, что его могут узнать, могут донести на него. Суини даже не подозревал, что, полоснув бритвой по горлу этой нищенки, он убил свою жену. Слишком темно было в комнате, слишком беспокоился он за свою безопасность, слишком торопился разделаться с ненавистным судьёй. Он просто хладнокровно нажал на педаль и открыл люк в подвал.
Миссис Ловетт, внимательно наблюдавшая за этой переменой в лице любимого человека, не могла произнести ни слова. Она вдруг вспомнила его пятнадцать лет назад… Его горящие глаза, эти его приветливые шутки, когда им случайно доводилось встречаться на лестнице. Он светился счастьем, он был полон жизни. Бенджамин Баркер для неё был недостижимой мечтой, которая всегда находилась рядом, только протяни руку, но, увы, это было не её счастье, не её любовь… Люси являлась смыслом его жизни, он никогда не посмел бы даже подумать о другой женщине. Это было сумасшедшее чувство, в котором он растворялся без остатка. Миссис Ловетт забыла о прежнем страхе, она была очарована перевоплощением Суини. Появившиеся на его лице терзания лишь усилили её влечение к нему, желание пожалеть, она чувствовала его боль, она сострадала.
- Ты знала, что она была жива. – Внезапно произнёс мистер Тодд. Он всё осознал, всё понял. Понял, почему миссис Ловетт так желала избавиться от трупа, так спешила расправиться с ней, пыталась помешать ему сделать эту грязную работу за неё. «Проклятое чувство! Я вновь стал жертвой этой любви только в лице другой женщины!».
- Я сделала это только ради тебя… - тихо произнесла миссис Ловетт, не сводя с возлюбленного преданных глаз.
Он лишь поднял на неё обречённый, потерянный взгляд и холодно произнёс:
- Ты лгала мне.
Слова больно ранили сердце. Душа похолодела. Где-то глубоко внутри вновь родился страх. Страх перед обречённостью. И она не выдержала. Она открылась ему:
- Нет. Я никогда не лгала тебе…
- Люси…
- Я говорила, что она взяла яд, она отравила себя. Но никто и никогда Вам не говорил, что она мертва. Боже, бедняжка. Она жила, да!
- Я будто вновь вернулся домой…
- Но, увы, это сделало её слабенькой на голову. Да и всё, чем она занималась в течение многих месяцев, так только то, что лежала в постели.
- Боже, Люси…
- Она пролежала в больнице, в Бедламе, в психушке одним словом. Бедняжка.
- О, Боже. – Всё причитал сражённый горем Суини. Он поднялся с колен, но не реагировал на слова миссис Ловетт, которая всеми силами пыталась оправдать себя. Он стоял к ней спиной, он был поглощён собственной болью.
- Лучше, если бы Вы думали, что она умерла. – Вдруг произнесла миссис Ловетт и замолчала на секунду. Но то, что творилось в её душе, слишком мучило её. Она, наконец, не выдержала и призналась. – Да, я лгала тебе, чёрт возьми! Потому что я люблю тебя!
- Люси, моя девочка…
- Я была бы вдвое лучшей женой, чем она! Я люблю тебя. Если бы ты только мог себе представить, как я беспокоилась за тебя! Только вот… столь же это важно для тебя, как и для меня?
- Что же я наделал?! – Не унимался мистер Тодд, похоже, он осмыслил, что всё это время шёл на поводу у этой по уши влюблённой в него женщины.
- Да если бы ты только знал, каково это: видеть, как ты убиваешься. Ты живёшь в своём прошлом. Но ведь его не вернуть никогда уже, понимаешь? Я все пятнадцать лет помнила тебя. А знаешь, каково это, знать, что ты для любимого человека – пустое место! Кроме своей ненаглядной Люси, ты в этой жизни ничего не желал видеть! А я думала о тебе, мечтала о тебе. Я, как помешанная, носилась за тобой, ловила каждый твой взгляд, ждала от тебя тёплых слов. Но мне плевать, что ты не замечал этого. Ты только скажи мне. Ответь! Ты действительно хотел бы видеть, как твоя спятившая Люси копошится в помойках да мусорных баках, выбирая оттуда гнилые кости и объедки… как она попрошайничает на улицах. Как люди с отвращением шарахаются от неё. Ты, правда, хотел это видеть?
Суини с омерзением выслушивал это признание, внутри него закипал гнев. Он всегда предпочитал винить других людей в собственных бедах. Будь то судья, или влюблённая в него до безумия женщина. Он считал, что виноват лишь в том, что допустил такое обращение по отношению к себе. Сейчас он винил себя в том, что слепо шёл на поводу у миссис Ловетт. Ярость достигла своего апогея, и он резко обернулся к беспрестанно тараторившей признания в любви женщине.
- Миссис Ловетт, Вы кровавое чудо, чрезвычайно практичное и способное удивительно хорошо приноравливаться ко всему и всегда. Как Вы говорили мне неоднократно, есть небольшой резон в том, чтобы помнить о прошлом. – Глаза Суини излучали гнев. Он неспешно надвигался на бедную, перепуганную женщину, которая в отчаяние пятилась от него. Он являл собой самого Дьявола. С коварной улыбкой на губах, с бешеным взглядом, он поистине был страшен. – Нет, подойди же ко мне, любовь моя! Нечего бояться, дорогая… Что мертво, то мертво! – Он поманил её жестом.
Однако миссис Ловетт, в глазах которой явно читался ужас, всё продолжала пятиться от разгневанного Суини, пока не почувствовала спиной, как уперлась в холодную стену. По коже пробежали мурашки. Она судорожно сглатывала и не сводила глаз с надвигающегося на неё мистера Тодда, в руках которого поблёскивала на свету верная серебряная бритва.
- Вы, правда, осознаёте это? – Неуверенно спросила она. – Всё, что я делала, было только для Вашего блага. Верьте мне.
Последние слова она произнесла почти как мольбу. И с надеждой взглянув на своего разъярённого возлюбленного, миссис Ловетт пробормотала несмело:
- Мы ведь всё ещё можем пожениться?
Суини подошёл к ней вплотную, мрачно взглянув в глаза несчастной женщины, он схватил её за руки и закружил в темпе вальса.
- Помните, история этого мира, душа моя…
- Ох, мистер Тодд, ох! Забудьте. Оставьте это мне. – В её глазах стояли слёзы, но она попыталась улыбнуться.
- … это научиться прощать и постараться забыть, не так ли? – Хладнокровно заключил он.
- У моря, мистер Тодд… Мы были бы счастливы, спокойно проживая где-нибудь у моря, где нет свидетелей наших преступлений. – Миссис Ловетт одаривала Суини тёплой улыбкой. Она знала, что обречена, но преданно смотрела в глаза своей единственной любви и не смела омрачить его своими слёзными душераздирающими просьбами.
Они кружились в вальсе под рёв огромной печи, в свете этого адского пламени. Они быстро приближались к ненасытному, полыхающему огню. Миссис Ловетт не сопротивлялась. Она с восхищением смотрела на своего любимого, наслаждалась его прикосновениями, его взглядом, обращённым только на неё.
- Ведь жизнь для того, чтобы жить, моя дорогая. Так давайте продолжать жить! – С торжествующей улыбкой произнёс мистер Тодд. – Сейчас жить!
- Наслаждаясь её… - с радостью в голосе отозвалась миссис Ловетт. Казалось, она поверила ему. Напрасно…
Позади неё яростно ревело пламя. Лицо Суини Тодда исказилось злобой и, подхватив бедную женщину на руки, он резким броском отправил её в печь.
Огонь рьяно окутал её тело. Она неистово кричала. А пламя поглощало её, превращая в угли и пепел.
А он… Суини с ненавистью взглянул на погибающую в огне женщину и, прикрыв дверь в печь, опустил затвор. Он в последний раз посмотрел на сгорающее тело в небольшое окно и, закрыв его, отошёл прочь от печи. Его глаза… в них не осталось ничего человеческого. Им правил сам Дьявол.
Миссис Ловетт погибла от рук любимого человека, которому была предана до самозабвения. Такова была её плата за любовь, за то искреннее чувство, которое она питала к этому одержимому местью человеку. Могла ли она знать, что всё может так закончиться? Вряд ли. Она мечтала, мечтала, что когда-нибудь сможет вернуть его к жизни, сделать счастливым. Но она заблуждалась. Жестоко заблуждалась.
«Что мертво, то мертво». Нет надежды на спасение.
Только один маленький мальчик, сидя в сырых, вонючих коллекторах, крепко зажал ладонями уши, услышав крики той, кого он назвал мамой. Сегодня Тоби потерял её. Но боль этого мальчика мало волновала того человека, который все пятнадцать лет мучился своей потерей. Две загубленных судьбы, две растоптанных жизни. Они остались только вдвоём в этом чёртовом подвале. Теперь лишь высшему суду решать: которая из них обречена на смерть.


Искупление.

«Leave me…» (с) Sweeney Todd

Он шёл по улицам старого унылого города. Маленький мальчик с разбитой душой, с замёрзшим сердцем, с отрешённым взглядом…
Утро едва вступало в свои владения, словно не решаясь разрушить царство тьмы, оно осторожно неяркими лучами восходящего солнца проникало сквозь пелену холодного густого тумана. Этой ночью было всё решено. Всё кончено.
Редкие прохожие в ужасе шарахались от грязного мальчишки, чьи руки были по локоть в крови. Он шёл, крепко сжимая в руках серебряную окровавленную бритву. Бритву, которая оборвала десятки жизней, которая погубила своего жестокого обладателя. Ей всё равно, кого убивать, она верна только своему сиюминутному владельцу. Она довольствуется только своим холодным отблеском да тонкими струйками крови, которые согревают её, неспешно стекая по лезвию. Она была верна своему измученному прошлым хозяину, она слушала его, она понимала его. Подчинялась его желаниям. Она становилась настоящим оружием только в его умелых руках. Они нежно обнимали её, его осторожное и трепетное обращение с ней нельзя было спутать ни с каким другим… Но бритва - заложница действий того человека, в чьих руках она находится. Она не способна чувствовать. Ей безразлично, чью кровь проливать. Она убила своего хозяина. Теперь всё кончено для него и для неё.
Тоби медленно передвигал ногами, измученный и подавленный переживаниями. В его глазах стояли слёзы, но более плакать он не мог. Пустота не даёт проливать ненужных слёз. Слёзы дают облегчение, но не сейчас, не для него. Он сжимал до боли в руке проклятую бритву, он ненавидел её, но выбросить не мог. Она казалась ему единственным другом сейчас. Она молчала, едва поблёскивая каплями крови на лезвии. Она – всё, что теперь есть у него. Бритва – символ прошлой жизни, символ ненависти, но последнее связующее звено с той, кого он называл мамой. Ничего не осталось.
Миссис Ловетт больше нет. Мистер Тодд убил её. Жестоко, как облезлую уличную собачонку, он просто запихнул бедную женщину в печь. Ничего… Внутри у этого несчастного мальчишки ничего. Пустота. Мистер Тодд, своей смертью Вы породили себе подобного. Но теперь Вам уже всё равно. Всё кончено.
Перед глазами всплывали картины последних нескольких часов. Та роковая четверть часа, решившая две судьбы, расставила всё на свои места. Мистер Тодд… в пропитанной насквозь кровью рубахе сжимал в руках труп сумасшедшей бродяжки. Он что-то шептал и, казалось, ему было безразлично всё, что происходит вокруг. Он не слышал или же просто не хотел замечать приближения Тоби. В последний момент он почувствовал чей-то пристальный взгляд, но не пожелал оглянуться. Слишком много боли, с которой он больше не мог бы жить. Суини Тодд погубил всё, что ещё могло бы его спасти. Он, не зная правды, своими руками прервал жизнь жены. Бенджамин Баркер, Вы уничтожили всё, Вы заплатили за свои преступления. Только бедный мальчик не знал, что, убив своего покровителя, он подарит ему облегчение. Отомстив за мать, он лишь избавил от мук страшного убийцу.
Этой ночью родилась на свет ещё одна неприкаянная душа…
Лучи восходящего солнца играли, поблёскивая в лужах, отражались от промокших крыш домов. Лондон так давно не видел этого света. Яркий оранжевый диск медленно поднимался из-за горизонта, освещая и согревая сырой и холодный город. Свет вернул городу краски. Зелёный цвет листвы, голубое небо, белые, лениво плывущие по нему, облака. Солнце дарит жизнь, оно способно возрождать надежду…
Только один маленький мальчик не желал видеть перерождения утонувшего в своей крови города. Он просто шёл, шёл навстречу новому дню. Кто знает, что подарит Лондону этот день. Избавлен ли город от жесткого убийцы или сегодняшней ночью он лишь породил на свет нового, не менее беспощадного? Месть. Воздух Лондона пропитан ненавистью, злобой, кровью. Слишком много боли, слишком много покалеченных жизней, слишком много смертей.
Суини Тодд, чего Вы добились? Вы уничтожили себя и погубили своих близких. Ваша смерть соединила Вас с женой, которую убили Вы, - так справедливо распорядился его Величество Случай. Мистер Тодд, Вы нашли в смерти утешение. Вы отомстили, Вы свободны. Свободны от ежедневно мучившей Вас боли. Всё кончено. Покойтесь же с миром, Бенджамин Баркер.
«Потому что жизни нечестивцев должны быть коротки»…


Глупо верить.

«Ooh, Mr. Todd
You're warm in my hand.
You've come home!
Always had a fondness for you, I did.» © Mrs. Lovett

«О, мистер Тодд.
Ваше тепло я ощущаю рукой.
Вы вернулись домой.
Любовь к Вам всегда жила во мне.» (с) Миссис Ловетт


За окном шёл дождь. Противный лондонский дождь, который являлся достопримечательностью старого доброго города ровно в той же степени, что и Букингемский дворец. Редкие прохожие кутались в плащи, спасаясь от резких порывов холодного пронизывающего ветра. Непогода в Лондоне, как бы предсказуема она ни была, всегда заставала врасплох даже коренных жителей города. Капли дождя разбивались о стекло с характерным шумом, убаюкивая подуставшую за утро женщину.
В комнате было сумрачно, несмотря на проникающий сквозь окна дневной свет. Догорали угли в камине, едва освещая лицо спящей женщины. Размеренно тикали часы на стене, отсчитывая последние секунды перед тем, как пробить три часа дня. Свечи на резном деревянном столе уже растаяли, оставив только тонкие струйки дыма. Тишина и уют царили в доме благодаря умелым рукам превосходной хозяйки.
Миссис Ловетт сладко похрапывала в большом, обитом дорогой тканью кресле, которое было по дешёвке приобретено у разорившегося по соседству хозяина антикварной лавки. Бульварный роман, что лежал на коленях у женщины, соскользнул по атласу платья и шумно упал на пол, отчего она, вздрогнув, проснулась. Старые настенные часы, что являлись семейной реликвией, неспешно пробили три раза. Миссис Ловетт блаженно потянулась, прогоняя остатки безоблачных сновидений, и, вспомнив о так неосторожно разбудившей её книге, подняла с пола небольшой томик любовных приключений. Повертев в руках предмет творения, на её сугубо женский взгляд, совершенно бездарного автора, она положила книгу на стол.
- Чепуха. – Заключила миссис Ловетт и откинулась на спинку кресла. Она никогда не питала нежных чувств к любовным романам и читала их только по причине того, что находила эти слёзные интрижки самым лучшим средством от бессонницы. На её взгляд, все эти девицы благородного происхождения, красавицы-пуританки, скромные служанки, преданные рабыни и прочие героини бульварных романов особым умом не блистали, были столь наивны и непорочны, несмотря на род деятельности, что вызывали у миссис Ловетт желание послать недальновидных дам подальше. Отрицательные же персонажи вызывали у неё сострадание и понимание, но их автор всегда несправедливо наказывал. А казалось бы, за что? Они и умны, и расчётливы, и более симпатичны, так ей представлялось. Ну, почему бы не написать всё, как есть? Так нет же. Замуж за обаятельного богача обязательно выйдет девица, чья инвалидность очевидна в связи с отсутствием мозгов в прекрасной головке.
В помещении для посетителей хлопнула дверь, сопровождаясь характерным весёлым, но уже порядком надоевшим женщине звонком колокольчика. «Должно быть, Тоби», - подумала миссис Ловетт. Пару часов назад она отправила одетого не по погоде мальчишку за продуктами на рынок. «Не дай Бог, ещё простудится», - отметила женщина, глядя на то, как по оконному стеклу стекают дождевые капли.
- Тоби? – Позвала она мальчика. Однако ответом ей было молчание.
В зале послышались неспешные шаги, они приближались, становясь всё громче и как будто тяжелее. Миссис Ловетт нахмурилась и стала напряжённо всматриваться в открытую дверь, ведущую в помещение, откуда доносились звуки шагов.
«Что ещё за новости?» - подумала женщина и уже собралась подняться на ноги, как в дверном проёме появился Суини Тодд.
- О, Боже. Мистер Тодд, Вы меня напугали. – Облегчённо выдохнула миссис Ловетт.
Суини же молча прошёл в комнату, не обращая никакого внимания на женщину, и взял со стола бутылку джина. В глаза миссис Ловетт сразу бросились небывалая для мистера Тодда бледность и мрачность, словно он только что пережил очередное потрясение.
- Мистер Ти, с Вами всё в порядке? – Поинтересовалась она, приподняв бровь.
- Где стаканы? – Сухо спросил он, оглядываясь по сторонам в поисках необходимой посуды. Да, он определённо был не в себе.
- Что случилось, родной?
Он не ответил ей. Только, обнаружив то, что искал, Суини стянул с комода один стакан и вновь отправился в залу для посетителей. Миссис Ловетт удивлённо проводила его взглядом. В кои-то веки он спускается в пирожковую да ещё и уносит с собой бутылку с алкоголем? Из помещения за стеной до ушей миссис Ловетт донёсся звук наполняющего стакан спиртного напитка.
- Отлично. Теперь он начал пить. – Констатировала, вздохнув, миссис Ловетт и поднялась из кресла. Интуитивно она чувствовала, что с мистером Тоддом творится что-то неладное. А, следовательно, материнской сущности надлежало немедленно себя проявить. Забота, участие, нежность – это то, на что миссис Ловетт никогда не скупилась, особенно если речь шла о любимом мужчине или ребёнке. А мистер Тодд – единственный человек, к которому она питала всю гамму нерастраченных за последние пятнадцать лет чувств. Он был для неё всем: и мужчиной, и ребёнком. Пусть замкнутым, пусть немного странным, может, даже ненормальным, но её родным и самым близким человеком. Она считала своим долгом заботиться о нём, оберегать его. А кто может её упрекнуть? Настоящая сила мужчины - в той женщине, которая с ним рядом, которая способна окружить его заботой и вниманием. Сила же истинной женщины заключается в умении любить, любить искренне, без фальши и притворства. Судьба явно благосклонна к изувеченному собственным прошлым Баркеру. Всласть поиздевавшись и пресытившись им, словно игрушкой, она, наконец, одарила его заслуженным счастьем. Однако мысль от осознания того, что он – просто счастливчик, мистеру Тодду в голову даже придти не могла. Его теперь мало что в этой жизни волновало, кроме своей утопичной теории, желания отомстить и избавиться от болезненных воспоминаний. Последнее, пожалуй, являлось ещё более утопичным, чем сама теория.
Миссис Ловетт быстрыми движениями разгладила складки платья и подошла к зеркалу. Как бы то ни было, но она считала, что сейчас, когда бизнес расцвёл, нужно выглядеть достойно. Натянуто улыбнувшись собственному отражению и проведя рукой по непослушным волосам, женщина, удовлетворённая своим видом, отправилась в залу для посетителей.
За столом в углу сидел мистер Тодд. Он крутил в руках бутылку с алкоголем, словно изучая надпись на ней, но при этом мысли его были где-то совсем далеко. Хотя, когда речь заходит о Суини, можно с уверенностью говорить, что его мысли не так далеки, как кажется, они всегда при нём, всегда в его голове и никогда за рамки личного пространства не выходят. Но порой они настолько глобальны, тяжелы и болезненны, что разговорчивым клиентам, едва знакомым с этим человеком, кажется, что мистер Ти совершенно нелюдим. Трудно говорить с человеком, когда он вроде вас и слушает, но при этом находится где-то в ином месте, и место это, к слову, весьма скверное.
Наполнив очередной стакан джином, Суини резким движением опрокинул его в себя. Алкоголь обжёг горло и разлился приятным теплом по пустому желудку, - от обеда мистер Тодд сегодня непредусмотрительно отказался. Поморщившись, он поставил стакан на стол и поднял глаза на стоящую в дверях и недоумённо глядевшую на него миссис Ловетт.
«А у неё удивительный цвет волос», - подумал Суини и усмехнулся собственным мыслям. Он сам не осознавал, кто в нём сейчас больше говорит - настоящий знаток своего дела или просто мужчина. Яркий, насыщенный, рыжий цвет волос, которого он до сегодняшнего дня упрямо не замечал, как и их обладательницу, вдруг его приятно поразил.
Миссис Ловетт медленно подошла к столу, за которым скромно расположился мистер Тодд с бутылкой джина, и опустилась рядом. Суини же, вновь напустив на себя хмурый вид, уставился в пол. Ему совсем не хотелось говорить, но неприятной беседы нельзя было избежать, и он знал это, отчего становился всё мрачнее и сосредоточеннее.
Она внимательно изучала его, не решаясь задать вопроса. Суини чувствовал на себе этот взгляд, и глубоко внутри ему становилось паршиво, словно она пыталась проникнуть в его личный мир, пути к которому он уже давно отрезал для всех представительниц прекрасного пола. Он всегда любил только одну женщину, только одна она могла знать, что с ним происходит, что его тревожит. Но её больше нет, и от осознания этого сердце Суини сжималось, причиняя чрезмерную боль. Его жизнь уничтожили, его убили ещё тогда, пятнадцать лет назад. Но он всё ещё дышит, чувствует, только больше не радуется этой жизни. Ведь она для живых, а не для тех, у кого её отобрали, оставив просто существовать.
Мистер Тодд нерешительно поднял глаза на женщину. Их взгляды встретились. И это было его ошибкой. Он сам подарил миссис Ловетт возможность устроить ему допрос с пристрастием. Суини быстро отвёл взгляд, морально готовясь к тому, что придётся отвечать на неприятные вопросы.
- Дорогой, - со всей нежностью в голосе начала миссис Ловетт, - что тебя тревожит?
Вот она женская сущность. Даже на самого чёрствого мужчину она действует всегда эффективно. Нежность, искренняя нежность в словах растапливает ледник, не тающий годами. И Суини чувствовал это, он слишком долго прожил в собственном несчастье, слишком многое пережил на каторге в Австралии, чтобы не замечать этого участия и интереса к своей персоне.
- Они… - тихо ответил мистер Тодд. – Они там…
Миссис Ловетт возвела глаза к потолку. Пару секунд помолчав, она не нашла ничего лучше, чем уточнить, кто именно «они».
- Кто? – Не сводя глаз с пожелтевшего потолка, спросила она.
- Моя семья. – Сухо ответил мистер Тодд и вновь погрузился в мир собственной боли. Пятнадцать лет назад в комнате наверху жила прекрасная чета, но глава этой семьи, увы, тогда был слишком наивен, чтобы оградить жену и дочь от грязных лап похотливого судьи. Бенджамин Баркер – глупец, которого больше нет. Сейчас он – Суини Тодд, порождение этого грязного и порочного мира. Разум прояснился, сердце покрылось льдом, мысли стали жестоки. Он изменился, но призраки прошлого не отступили.
Миссис Ловетт с пониманием посмотрела на своего возлюбленного. Однако давать ему возможность вновь тонуть в своих мучительных воспоминаниях она не собиралась.
- Так и рехнуться недолго. – Заключила женщина со знанием дела и, открыв бутылку с джином, наполнила стакан.
Суини покосился на очередную рюмку, словно раздумывая, хватит ему, или всё же довести начатое до конца, то есть допить злополучную бутылку, не заботясь впоследствии о собственном самочувствии. Поколебавшись немного, он взял стакан и залпом опустошил его.
И вот теперь, посчитав, что он уже достаточно принял, и его ничего не тревожит, Суини встал из-за стола и направился к выходу из залы. Но далеко он не ушёл. Перед глазами всё поплыло, очертания предметов слегка размылись. Не сказать, что мистер Тодд не знал, к чему приводит употребление алкоголя на голодный желудок, но состояние организма его немного удручало. Он замер на месте, тщетно надеясь, что это поможет ему вернуть трезвость ума и ясность мыслей.
Миссис Ловетт, которая приняла минутное замешательство любимого человека за сигнал к действию, поднялась со стула и медленно подошла к нему со спины. Она не знала, как ему помочь, но всегда считала, что в таких делах сердце никогда не подведёт. Она доверилась собственным эмоциям. Это и отличает женщин от мужчин, стараясь по большей части доверять собственным ощущениям, дамы редко ошибаются. Но есть одно условие, - женщина при этом должна быть уверенна в своих чувствах.
Миссис Ловетт положила руку ему на плечо и, осторожно подбирая слова, заговорила:
- Мистер Ти… - она на секунду задумалась, - дорогой, зачем ты мучаешь себя? Прошлое осталось в прошлом. Его уже никогда не вернуть, как и не вернуть того, что исчезло, растворилось в нём. Их не вернуть, и ты знаешь это. Ничего уже не вернуть. Я тоже достаточно потеряла за эти годы… Но надо учиться прощаться с воспоминаниями, мы ещё живы. Посмотри, у нас есть всё. Твоя работа, моё дело, этот мальчишка, что так привязался к нам. Конечно, это далеко не то, к чему ты так желал вернуться все эти годы, но это прошлое, родной. Далёкое прошлое, ради которого не имеет смысла жить. Отпусти их, не мучай себя.
Мистер Тодд, что так внимательно слушал миссис Ловетт, опустил глаза и повернулся к ней.
- Я… - он поднял на неё изучающий взгляд и замолчал. Всё, что он мог сейчас сказать, было бы лишним и неуместным. Она рассказала ему о том, о чём он всё это время догадывался, но в чём не хотел себе признаваться. Суини просто молча смотрел в глаза любящей его женщины.
А она смотрела на него. Их разделяли всего несколько дюймов, которые преодолеть не составляло труда. Но они не решались, ни она, боясь разорвать эту тонкую незримую нить, что возникла между ними, ни он, просто не зная, как в такой ситуации следует поступить. Но кто-то из них должен был сдаться, сделать шаг навстречу другому.
И это была она. Миссис Ловетт робко приблизилась к Суини, не сводя с него глаз, наслаждаясь его запахом. Запах любимого мужчины, что может быть губительнее для женщины? Она узнала бы его из тысячи мужских ароматов. Как слепой котёнок находит свою мать по запаху, Миссис Ловетт с лёгкостью обнаружила бы своего возлюбленного в толпе надушенных одним ароматом мужчин. От него пахло по-особенному, эта смесь имбирного мускуса и ладана на его коже была немного резковата, но при этом едва уловима. Как настоящий мастер своего дела, Суини знал, что по будням, когда клиентов особенно много, ему надлежало носить нерезкий, но изысканный аромат. Цитрусовый, известный ещё с XVIII века, был наиболее оптимальным вариантом, но он не любил этот запах. Ладан и мускус – сочетание божественного и дьявольского, он довольствовался этим ароматом, это был его запах. Из сотен современных ароматов, он выдел всего два - три, которые были бы оригинальны и свежи. И как настоящий парикмахер, он умел подобрать себе соответствующий аромат.
Напряжение возрастало, и надо было находить выход из этой ситуации. Но как? Их уже ничего не разделяет, путей назад нет. Преодолена эта грань, когда ещё можно было отступить. И она не нашла другого выхода, кроме того, чтобы идти вперёд, она никогда не сворачивала с выбранной дороги. Миссис Ловетт быстрым поцелуем коснулась его губ, словно проверяя его реакцию. Но реакции не последовало, он по-прежнему внимательно смотрел на неё.
«Идиотская ситуация!» - она выругала себя. Возникла неловкая пауза, которая смущала обоих, но ни он, ни она, не осмеливались нарушить молчание. У миссис Ловетт появилось желание просто провалиться сквозь землю, только бы не видеть этих равнодушных глаз. Определённо нужно было что-то сказать, сделать, как-то нарушить это бессмысленное и действующее на нервы молчание. Но слова упрямо не желали идти ей на ум. Осталось только действовать. И она вновь поцеловала его, на сей раз смелее… или же просто от безысходности.
Суини, что до этого момента предпочитал не реагировать на действия женщины, которая буквально загнала его в угол, только почувствовал нежные, но требовательные прикосновения её губ. Тепло, пламенно, приятно… Чёрт возьми, да, это было приятно! Его брови поползли вверх, то ли от неожиданного пробуждения дремавших всё это время чувств, то ли от банальной растерянности. Что делать? Как поступить в такой ситуации? Его разум молчал. Собственно, а о чём ему говорить с человеком, который немного перебрал? «Выкручивайтесь сами, мистер Тодд».
Женщина же коснулась рукой его шеи, осторожно провела ладонью по плечу. Что-то внутри него начинало неспешно пробуждаться… уснувшие эмоции. Как давно он не чувствовал ничего подобного, как давно приятное волнение не заставляло биться сердце чаще? Очень давно. Целых пятнадцать лет. И он доверился собственным ощущениям, он ответил на её поцелуй. Несмело он опустил руки на её талию и осторожно прижал к себе. Медленно, словно выверяя каждый шаг, словно контролируя, соответствуют ли его ощущения его же действиям, сравнивая, наблюдая, чувствуя. Он, наконец, осмелел и с жадностью целовал опьянённую счастьем женщину, гоня прочь страхи и условности, доверившись лишь сиюминутному желанию.
А сиюминутное желание всё возрастало, требуя новых ощущений, нового выражения чувств. Оно овладело ими обоими. И в данной ситуации одурманенным вожделением друг к другу мужчине и женщине необходимо было просто где-то уединиться. И первой эта мысль пришла в голову, конечно же, дальновидной миссис Ловетт. Она нашла в себе силы оторваться от губ страстно желанного мужчины. Но времени терять было нельзя, мистер Тодд в любой момент мог передумать, придти в себя, что-то вспомнить, протрезветь, в конце концов. И она это отлично понимала. Женщина с самой наисчастливейшей улыбкой на губах взяла его за руку и увлекла следом за собой в свою спальню. Опьянённый и алкоголем, и столь нещадно пожирающим его тело желанием, мистер Тодд не сопротивлялся. А чему сопротивляться? Лучше жалеть о том, что совершил, чем скорбеть о том, чего сделать так и не успел. А это правило мистер
Тодд совсем недавно открыл для себя. Бенджамину Баркеру такое даже в голову придти не могло, именно поэтому Баркера больше не существует. Теперь есть некто Суини Тодд, который унаследовал от юного глупца лишь парикмахерское дело и проклятые воспоминания. Больше ничего. Это было перерождение среднего добропорядочного подданного Его Величества королевы Виктории в человека иного мировоззрения, иных ценностей, но в человека ли? Пожалуй, и сам мистер Тодд с трудом мог бы ответить на этот вопрос. Однако он всё ещё мог что-то чувствовать, оказывается, это что-то весьма действенно отвлекало от боли в области сердца, от этих мелочных людишек и от гнетущих мыслей, которыми всегда была заполнена его безумная голова.
Оказавшись у постели в довольно уютной комнате, он немного растерялся. Кровать, большая кровать, но чужая. Её супружеское ложе, не его… Это его смущало, нет, не просто смущало. Он почувствовал себя крысой, проникшей в дом к заботливым хозяевам. На такой шаг даже он, Суини Тодд, многим поступившийся в этой жизни, не пойдёт. Но казалось бы, что его останавливало? Её мужа больше нет, она всегда искренне любила только ненаглядного Баркера, она готова разделить с ним это ложе, только с ним. Однако остатки порядочности даже у мистера Тодда порой весьма некстати всплывали в голове. Ещё пара-тройка таких мыслей и он уйдёт прочь, больше не вернётся, забудет.
Миссис Ловетт заметила эту резкую перемену настроения своего возлюбленного. Она почувствовала, что он может сейчас просто-напросто сбежать. Нельзя было давать ему такой возможности. И она начала успокаивать его, словно ребёнка:
- Спокойно, дорогой, спокойно. Я с тобой.
Он посмотрел на неё. «О, проклятье!». Да, этот вопрошающий, нежный, преданный взгляд любящей его женщины. Слишком хорошо мистер Тодд знал, что такое любить и любить одного человека. Чем угодно он мог поступиться в этой жизни, но только не чувствами. Он не мог устоять, не мог быть холодным, когда на него так преданно смотрят. Он уже не раз уступал этой женщине. Она всегда знала, как найти к нему подход. Искусно, хитро, совсем по-женски она умела добиваться от него своего.
Он неспешно коснулся рукой её лица, прислушиваясь к собственным чувствам, провёл кончиками пальцев по её шее. Она же наслаждалась, получив то, чего так ждала, а он слушал, слушал себя. Наконец, он просто убрал руку. Миссис Ловетт открыла глаза и удивлённо воззрилась на него. Снова повисла пауза. Они молча смотрели друг на друга, не задавая лишних вопросов, ничего не требуя. Эта минута казалась вечной. Женщина не знала, как ещё заставить его остаться. Не было слов, они были удивительно неподходящими для данной ситуации. Коснуться его она тоже не решалась, боясь спугнуть. Неизвестно сколько бы это ещё могло продолжаться, если бы…
Мистер Тодд улыбнулся, как мог бы улыбнуться только хищник при виде идущей ему навстречу жертве. Он резким движением потянул за шейный платок и снял его…

Суини, мрачный и сосредоточенный, стоял у окна и раздражённо пытался застегнуть пуговицы на рукавах рубахи. Дождь давно прошёл, оставив только лужи на вымощенной Флит-стрит. Иногда на улице появлялись прогуливающиеся семейные пары. Подняв взгляд, за стеклом Суини увидел молодую пару. Женщина что-то восторженно рассказывала своему спутнику, улыбалась, светилась счастьем. Её кавалер шёл рядом, погружённый в свои раздумья, изредка кивал, соглашаясь со словами своей дамы. Мистер Тодд некоторое время с интересом наблюдал за этой парой, потом скривился и вновь принялся застёгивать порядком осточертевшие ему пуговицы.
Миссис Ловетт, стоя перед зеркалом и собирая свою распавшуюся на отдельные пряди причёску, тараторила о каком-то доме.
- …Как думаешь, дорогой, это не слишком вычурно будет смотреться? – Спросила она, повернувшись к мистеру Тодду.
Суини, погружённый в свои раздумья и процесс собирания образа типичного английского денди, не нашёл времени ответить ей. Он чувствовал себя весьма странно. Внутри что-то отчётливо твердило о том, что он поступил по-свински. Он воспользовался ею, ЕЮ, любящей его женщиной. Надо же, у него заговорила совесть. Причём эта самая совесть не скупилась на «красивые» эпитеты, обращаясь к своему хозяину. Однако спорить с ней он и не собирался, смирно принимая весомые доводы этой честолюбивой барышни. Видимо, он предчувствовал, что она должна была заговорить, но, когда воспалённым сознанием правит только желание, мало прислушиваешься к трезвым мыслям и нравоучениям совести. Трезвые мысли вернулись сейчас, не позабыв привести с собой головную боль.
- Мистер Ти, Вы меня слушаете?
- Конечно. – Коротко ответил он, наконец, разделавшись с пуговицами.
- И о чём же я говорила? – Она внимательно смотрела на него.
И о чём же она ещё могла с ним говорить? Она… Она светилась счастьем. Влюблённая женщина, чьи глаза просто излучали неподдельную радость. Она была счастлива. Женщина, отдавшаяся любимому мужчине, отдавшаяся без остатка. Она отдала ему всю нерастраченную за последние годы страсть, подарила и готова дальше дарить свою любовь… А он чувствует себя паршиво.
- О доме. – Застегнув жилет, нехотя ответил Суини.
- Понятно. – Вздохнула миссис Ловетт, сообразив, что он опять её не слушал. Она подошла к постели, которая всё ещё хранила на себе тепло разгорячённых тел, и принялась её убирать.
- Мистер Ти, я полагаю, Вам теперь не обязательно ночевать там, наверху. Теперь это и Ваша комната тоже. – Не отвлекаясь от занятия, произнесла она.
Суини, оглушённый таким предложением, замер на месте. Он догадывался, что она может просить его об этом, но до последнего момента надеялся на то, что этого не случится. А теперь ему было не просто паршиво, он желал бы исчезнуть из этой комнаты и забыть обо всём, что здесь произошло. Но больше всего он желал, чтоб об этом забыла она, та женщина, которая была с ним эти несколько часов.
- Мне надо работать. – Бросил ей в ответ мистер Тодд и поспешил к двери. Чем быстрее он покинет эту комнату, тем лучше. Он желал избежать дальнейшей беседы, которая бы принесла много неприятных для него моментов. Однако у самой двери он почувствовал, как за рукав его ухватила быстрая женская рука. Суини обречённо закрыл глаза и медленно повернулся к миссис Ловетт. Долго не решаясь смотреть ей в глаза, он всё же нашёл в себе силы поднять взгляд. Как нашкодивший мальчишка, он холодно, но явственно виновато смотрел на неё.
Ей хватило и доли секунды, чтобы прочесть в его глазах смятение, замешательство, потерянность и путаницу в собственных чувствах. Она ласково улыбнулась ему.
- Да. Вы правы, мистер Ти. Действительно, пора работать.
И напевая себе под нос весёлую песенку, она вновь подошла к кровати. Он, не решаясь двинуться с места, смотрел на неё. На лицо вернулись привычная хмурость и обречённость.
«А у неё приятный голос», - мелькнула в его затуманенном сознании мысль. Мистер Тодд опустил глаза и, повернувшись к двери, вышел из комнаты.
Хлопнула дверь…
И она проснулась. Бульварный роман лежал на полу. Часы на стене неспешно пробили три раза. Миссис Ловетт, оглянувшись, тяжело вздохнула и улыбнулась приятным мыслям. Сидя в кресле, она вспоминала подетально весь свой сон. Слишком это было хорошо, чтобы являться правдой. За окном шёл дождь. Противный лондонский дождь.
В помещении для посетителей хлопнула входная дверь…
26 марта 2008
Вот назрела у меня небольшая статейка на тему «Завидую белой завистью»)) К чему, собственно, я затеяла эту тему? Просто сегодня прочитав некоторые посты, прочувствовав их энергетику, где-то мольбу, мне вдруг захотелось поговорить на тему того, что такое эта самая «белая зависть к тем, кто видел Джонни».
Вообще, когда я читаю, как люди мне совершенно незнакомые, но всё такие же простые люди, как и я, простые русские, скажем, девушки… Потому как мужской коллектив более хладнокровен и не так сильно заражает своей бешеной энергетикой настоящего поклонника (я сейчас именно про случай с Джонни). В общем, когда «натыкаюсь» на очередную статью «Как я видела Джонни», у меня начинается какое-то немыслимое эмоциональное цунами. Меня просто, как дамскую сумочку, взяли, хорошенько встряхнули и высыпали из неё всё содержимое. Настолько непередаваемые ощущения оттого, что ты торчишь в этом грёбанном «Задрыщенске», деревне «Гадюкино» и прочее, а люди, вон… собрались, поехали, увидели, что-то наболтали, получили автограф! А ты, блин, даже скопить на поездку до Москвы не можешь! Нет, это не зависть, это только обида на себя… Какого чёрта ты сидишь в этой своей одно-, двух-, трёх-, четырёх- и т.д. –комнатной «каморке»)), коптишь воздух, встаёшь с утра пораньше на свою работу, которая особенно по утрам радости не вызывает? Работу, школу, ВУЗ, не суть)) Я помню свои ощущения после того, как посмотрела «Оскар»… как будто побывала там, наверное, дело в том, что трансляция шла в прямом эфире))) Настолько приятно было его повидать, мирно сидящим в кресле, поздравляющим своих сотрудников по съемочной площадке, даже этот кадр, когда он чихать хотел на все ваши «Оскары» и сидел, жевал жвачку. Типа, «Слушайте, давайте заканчивайте своё представление, на которое угрохали столько бабок, и пойдёмте уже домой, ну, или хотя бы… когда банкет?».
Так или иначе, я не спала всю ночь, и сразу после церемонии мне пришлось быстренько наряжаться и дуть в администрацию. Зато, какой позитив на весь день! Конечно, было немного обидно, что Оскар вновь прошёл мимо мистера Ди, но… мне достаточно было просто видеть его улыбку, тёплый взгляд Ванессы, её поддержку. Меня передёргивает от их пары. Никогда и ничего не выносят на публику, вся романтика, вся теплота, что между ними сквозит в каждом лёгком прикосновении, в каждом нежном взгляде. Приятно было их увидеть и даже совсем не жаль потратить на это бессонную ночь!
Но возвращаясь-таки к теме заявленной «Увидеть Джонни и умереть»… Я долго думала, как я себя бы повела, окажись я где-то в толпе его фанатов… Ответ пришёл спонтанно… Как и всегда, тихо мирно бы сидела (стояла), унимая лёгкое волнение, но не спуская глаз с Джонни, ловя каждую его улыбку, каждый жест, чувствуя его настроение… А теперь я понимаю, что не одна я такая, тысячи глаз смотрят на него, ждут очередной блистательной речи, миленькой шутки и т.д. И меня совсем не удивляет его нежелание светиться, «побег» от поклонников. Это тяжело, тяжело всегда чувствовать себя предметом внимания других людей, которые с восхищением смотрят на тебя, и ты понимаешь, что не можешь их подвести. Не дай Бог, ляпнуть что-то «не в тему», так-то некорректно выразиться, обидеть, совсем того не желая, своего преданного поклонника! А иногда так хочется послать это всё к чёрту. Вернуться домой, где ждёт тебя твоя семья. Где не надо подбирать слов, не надо строить из себя…, да НИЧЕГО не надо строить из себя)) Тут все слова сказаны тысячу раз, но их не нужно подбирать, они сами срываются с языка.
В результате таких вот размышлений, я пришла к выводу, что собственно к чему вообще эти стоны «увижу-не увижу»??? Главное, что он здоров, счастлив, что радует нас своим творчеством. И я готова смириться, что его никогда (и СЛАВА БОГУ) не занесёт в мой провинциальный городок. Но если нам таки и повезёт пересечься, я буду только рада))
А теперь хотелось бы узнать ваше мнение по этому поводу)) тех же самых истерик, стонов, воплей при виде Джонни, и что вы сами чувствуете, когда видите, что кому-то повезло чуть больше, чем вам)) Что бы вы сказали, случись увидеть его совершенно случайно где-нибудь на улице своего города?)) А что? Давайте помечтаем)))
Просмотры


29 Jan 2012 - 15:24


14 Sep 2011 - 17:05


28 Jan 2011 - 20:44


14 Jan 2011 - 13:18


8 Dec 2010 - 19:15

Комментарии

КОНЕЧНО! РАДОСТЬ ОБЩЕНИЯ, НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА, ОБЩИЕ ИНТЕРЕСЫ, ВОЗМОЖНО ДАЖЕ ПОНРАВИТСЯ, ТЕМ БОЛЕЕ ЧТО ЕСТЬ ВЫБОР!
5 Oct 2008 - 0:08

ДА, ВСЕ МЫ ДРУЗЬЯ ПОКА ЖИВ ДЖОННИ....
4 Oct 2008 - 23:16
Katrin Lovett
Привет)) У меня к тебе замечательное в своей наглости предложение - заполни анкету)))) Так хочется узнать о тебе побольше...
3 Mar 2008 - 20:02

Друзья

10869 сообщений
4.05.2014 - 10:01

5667 сообщений
30.04.2008 - 00:06

560 сообщений
7.12.2013 - 19:08

207 сообщений
7.06.2009 - 10:23

272 сообщений
23.01.2010 - 19:37
Просмотр всех друзей
Текстовая версия Сейчас: 12.12.2024 - 08:05
Rambler\\\\'s Top100 Рейтинг@Mail.ru
Ошибка работы драйвера БД

Ошибка при работе с базой данных

Возникла проблема при работе с базой данных.
Вы можете попробовать обновить эту страницу, нажав сюда