Жанр нового фильма Тима Бёртона с трудом поддаётся определению. Мастер смешения стилей, но никогда - не стилизатор, он создаёт своё оригинальное творение, использовав сюжет старого американского телесериала, атмосферу классических вампирских кино-ужасов, приёмы комедии положений и любовную мелодраму. Приправляет всё знаменитым чёрным бёртоновским юмором, не потеряв при этом искренности и даже (сюрприз!) страсти. Его сказка снова дерзкая, смешная, пугающая, но трепетная и нежная.
Юный Барнабас Коллинз, приплыв через океан из Европы в Америку, вырастает в наследника отцовской рыболовецкой империи, хозяина поместья Коллинвуд и аристократа Нового Света восемнадцатого столетия. Став объектом желаний прекрасной, но злой ведьмы, он превращается в вампира, обнимающего труп своей невинной возлюбленной, загубленной той же ревнивой ведьмой. Как ужасен его удел! О, трепет небытия! С высот богатства, чести и власти он низринут на самое дно, и даже хуже - традиционная толпа с факелами хоронит его заживо, повинуясь указам мстительной колдуньи. Мрак грозит стать вечным.
"Ах, если б быть мне тёмным и ночным! Как упивался б я сосцами света!"
Из теней и тумана прошлого, со звуками романтичнейшей любовной баллады, гимна любви 1970-х "Nights In White Satin", выплывает уже не корабль, но поезд образца 1972 года, везущий новую, загадочную, бесконечно милую героиню по лесным болотам не куда нибудь, а именно в Коллинспорт, и, далее, в поместье Коллинвуд. Туда её влечёт мистическое ожидание встречи с кем-то неведомым - тем временем, Барнабас освобождается из своего почти двухсотлетнего плена. Осталось только спасти семью, найти любовь и победить ведьму.
Так, элегантно и просто, на экране соединяются два мира, мир готической ужасной сказки и мир повседневной реальности; чёрно-белая мрачная драма и блистающая всеми красками комедия. Герои, как Орфей за Эвридикой, отправляются в иной мир в поисках личной цельности, в поисках любви, в поисках непознаваемого. Столкновение двух миров характерно для творчества Бёртона, и трудно отличить, какому из них он отдаёт предпочтение. Как бы то ни было, "Мрачные тени" снова обитают в красочном приморском городке, над которым царит мрачный готический замок. Миры света и тени тесно связаны друг с другом. Дневной свет проявляет материальные объекты, сумерки - мистическую, божественную природу вещей.
Кровь людская не водица
Удивительно, но американский художник Тим Бёртон, нигде особо не учившийся любитель телевидения, стал одним из последних наследников европейского романтизма. Витые корни и ветви его причудливой фантазии приползли именно оттуда. Можно лишь гадать, через какие гены, какими фибрами души он впитал эту немецкую "любовь к смерти", упоение жутким и зловещим. Кажется, что старинные сказки, в которых детёныши Песочного Человека острыми клювиками пожирают глазки непослушных детей, принесённые им в мешке, придуманы и нарисованы лично им. Миры романтика-Бёртона - переходные между фантазией и реальностью, в которой почтенные горожане вдруг проявляют колдовские способности, а скелеты выступают в кабаре. Он постоянно играет на двойственности: персонажи, казавшиеся монстрами, обретают положительные черты; люди, окружённые зловещей атрибутикой, облачённые в странную одежду - рядовыми обывателями.
Старомодная одежда Барнабаса Коллинза, также дань романтизму, несёт и гротескную, и драматическую функции. Служа контрастом белому лицу героя, она подчёркивает необычность его движений, ставит в ряд с чередой сказочных литературных и кино-персонажей начала прошлого века. И никогда, на протяжении фильма, не вызывает насмешек, оставаясь маркировочным знаком ужаса. Крупные планы лица Барнабаса великолепны и драматичны; в эти моменты его фигура словно бросает отблеск на окружающие его тени, придавая им туманное свечение. На почти неподвижном белом лице горят лишь тёмные глаза вампира, через них излучается сила его внушения, в них бьётся боль утраты, в них теплится любовь. Только гнев способен исказить его черты. Пластика вампирских движений сконцентрирована на кончиках пальцев, каждое движение его руки завершается в кисти, распускающейся и закрывающейся, как экзотический цветок.
Странным образом, Барнабас подчёркнутой не-отмирностью напоминает и своего автора, Джонни Деппа, утрированно транслируя его безупречную осанку, мягкие жесты, загадочность, немного высокопарную, книжную речь и невероятный комический дар. Любая вещь и действие в его оценке мгновенно становятся забавными.
"Я шутник. Я пересмешник. Я - любовник! И я грешник."
Гость из восемнадцатого столетия, помещённый в инородный для него социум 1972 года, расцветает пышным цветом романтического гротеска, смеша и пугая одновременно. Он чужак в этом мире, но и для нас этот мир - ностальгическая карикатура современности. Мы и главный герой смотрим на реальность Коллинспорта с разных временных точек обзора, и внезапно соглашаемся: наша жизнь - очень странное место, жутковатое и смешное. Что говорить о самом поместье Коллинзов, вампирском замке, полном макраме! Барнабасу известны все его старые лазейки и секреты, но новшества тоже обретают с ним связь: так, страданиям разбитой жизни вампира готовно подпевает электрический синтезатор. Барнабас декламирует тексты современных песенок, словно сонеты Шекспира, и в его устах их банальности звучат истинной драмой. Лишь одно не поддалось современным изменениям: вампир, как ни искал другого прибежища, должен спать в гробу. Только тогда лицо восставшего от дневного сна грозного новоявленного Носферату озаряет детская довольная улыбка.
Sex, Drag & Rock n Roll
Вампир - символ эротизма, и в этой истории он также эпицентр женских притязаний. Положительным персонажам Бёртона обычно достаётся скромный поцелуй, зато отрицательным теперь есть, где разгуляться. Неожиданно для всех, и впервые для себя, Бёртон снимает великолепную, искрящуюся юмором (и осколками разбитых стен и торшеров) любовную комедийную экшн-сцену, скромно объяснив потом свои успехи вдохновением от музыкального творчества Барри Уайта. Вряд ли дело в музыке (хотя достоинства Уайта сложно отрицать). Скорее, тема фильма потребовала нового героя, до которого, в отличие от многих подчёркнуто-асексуальных персонажей Бёртона, уже не страшно дотронуться, да и сам художник изрядно повзрослел. Сцена буйной страсти Анжелики и Барнабаса комична и страшна одновременно, напоминая внезапную битву титанов в варьете. Что самое забавное, режиссёр остаётся верен своей детской чистоте - на протяжении сцены одежды на героях только прибавляется.
В семье не без вампира
Для романтика вампир - обратная сторона обычного мещанина, таким мы и видим Барнабаса Коллинза в домашнем кругу: работящий, заботливый, бесконечно порядочный и ответственный. Проклятье Анжелики пало на всю его семью, теперь у каждого из её пятерых последних отпрысков есть зловещая тайна, свой "скелет в шкафу". И среди всей этой невозмутимой странности выясняется, что понять можно всех и всё (не странен кто ж), и привыкнуть можно ко всему - ко всему, кроме предательства. Предательство главный грех в системе семейных ценностей Коллинзов, а верность - главная добродетель. Похоже, подобным образом мыслит и сам Бёртон, снова и снова работая с той же командой преданных единомышленников, ставших кино-семьёй - поэтому всем им каждый раз приходится решать новую задачу, выходя из собственной зоны комфорта и избегая самоповторов. Кажется, что стиль Бёртона конкретен и определён, его легко пародировать. Мы знаем характерную визуальную составляющую его работ и актёрские пристрастия. Но каждый раз, обманывая ожидания, он делает нечто иное, вновь подтверждая свою репутацию исключительного художника. Сегодня, кажется, он владеет своими инструментами настолько легко и свободно, что ему подыгрывают даже стихии - океан с плывущими кораблями, земля, дороги и леса, пламя костра и огни пожарищ. По его мановению возникают привидения, расползаются туманы и светит солнце. Музыка заполняет собой пространство, задавая тон и ритм действия - то она тревожна и мрачна, то по-щенячьи жизнерадостна и энергична, то разливается мелодраматической балладой. Бёртон безупречно гармоничен, в фильме нет ничего лишнего, все и вся находятся на своих местах - одним словом, он настоящий творец, радостный и смешливый. Ехидное отстранённое хихиканье ранних работ сменяет мягкость, теперь его картины более личные и человечные.
Крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность
Через всё кино-творчество Бёртона проходит тема жажды обладания: во многих его лентах, начиная с "Эдварда-Руки Ножницы", находится женский персонаж, одержимый пристрастием к главному герою. Героиня "Мрачных теней", Анжелика Бушар, превзошла в этом своих предшественниц с истинно демоническим размахом. Раз за разом она, словно Фауста, искушает Барнабаса предложением союза, предложением полной власти при условии отказа от (остатков) своей души. "Мы два монстра," - мрачно констатирует Барнабас. Это так; но монстр-Барнабас борется со своей страстью, монстр-Анжелика своею страстью живёт, а на чужих паразитирует. В самом деле, что выбрать - строить свой собственный мир или лишь пользоваться чужим? Первое трудно, второе проще и слаще, и свежая кровь обитателей Коллинспорта была бы к твоим услугам без угрызений отринутой совести. Барнабас неизменно выбирает первое, доводя Анжелику до умоисступления. Понять его выбор она не в состоянии.
Трагедия женского сердца, пусть и ведмачьего - неспособность отличить истинное от подделки. Жажда обладания не равна любви, похоть любовью не является, и ни выцарапываемые из чужой груди признания, ни вырванное из собственной - сердце, правды не изменят. Сочувствие - вот что в финале получит Анжелика, жалость, никак не победу и власть. И всё же, отчего так? Отчего Барнабас веками неизменно выбирает не её, прекрасную и обольстительную, а какую-то серую мышку?
Ответ прост: только любовь живёт в бесконечности, похоть же тленна. Она свисает со стен разодранными в приступе страсти обоями, скрипит под ногами разбитыми вазами, осыпается выеденным яйцом фарфоровой кожи, обнажая пустоту, усталость и боль. С ней невозможно жить, она временна и сулит погибель. Человеком или вампиром, Барнабас выбирает жизнь, любовь и вечность.