M.Romm, "Пляска смерти"

http://www.sguez.com/cgi-bin/ceilidh/kino/?C392b45cc300A-4210-764+00.htm

  Иван человек.
  Человек смертен.
  Иван смертен.
  Таков первый силлогизм в любом учебнике логики.

  Первый шаг младенца есть первый шаг его к смерти.
  Такова пародия Козьмы Пруткова на серьезного Паскаля.

  ... а я уже давно тебя здесь поджидаю
  Таков конец притчи о человеке, убегавшем от смерти на край света.

  Уж я смерть твоя, уж я сьем тебя
  Таков рефрен сказки о козле.

  Человек населен, обуян и заворожен смертью. Он жив недолго и мертв вечно. Смерть - это самое ответственное, что ему предстоит. Серьезное и настойчивое вглядывание в лицо смерти - отличительный знак художника. Само искусство - способ преодолеть смерть. Разговор о смерти необязательно вести в мертвецкой. Смерть видна нам на каждом шагу: Буквально, порнографически - роудкил и дохлые насекомые, ритуально - некрологи и памятники, метафорически - мертвые мгновения, отбросы. Мысль о смерти тяжела своей серьезностью, рядом с ней трудно уживаться более ветреным; приходится приручать смерть, прятать ее в пейзаж, оправлять кладбища в зеленые насаждения, убирать некрологи в особые места газет, отводить глаза от раздавленных енотов. Но рано или поздно с ней придется разобраться. Каждый художник разбирается, не выходя из своего поэтического цеха. Беклин и Босх - с кистями в руках; Толстой и Рильке - с бумагой и перьями; Христо с тоннами упаковочных материалов. Сокуров, Тарковский, Бергман, Антониони, Хичкок, и почти все достойные упоминания - сидя в директорском кресле. Джим Джармуш вырос и примкнул к сонму. До сих пор он тоже делал фильмы о смерти - но только в той степени, в какой смерть заложена в человека. Джармуш не занимался ее дистилляцией. Однако тон его кинематографии, дыры в его сюжетах, похожие на зияющие окна амбаров, настолько же эвфемизмы смерти, насколько "Жнец" Ван Гога ее эмблема.

  После обязательных велеречий приступим. Канва "Мертвеца". Некто, а на самом деле никто ниоткуда (счетовод из Кливленда - о боже мой), похоронив родителей, отправляется на край света с письмом, обещающим ему работу, опаздывая на месяц. Работы он не получает, зато подцепляет девушку-цветочницу из бара, но ночью в отеле к ним входит жених девушки и убивает ее, ранив героя. Счетовод убивает жениха и скрывается на его скакуне. Убитый оказывается сыном заводчика, обманувшего героя. Он посылает вдогонку ему трех головорезов. В лесу раненого находит индеец по имени Никто, выясняется, что имя героя Вильям Блейк - стечением обстоятельств полный тезка любимого поэта индейца. Индеец объявляет героя мертвым, одновременно считая его (временно) вернувшимся к живым реинкарнацией поэта. Вдвоем они путешествуют по Великому Американскому Западу. На протяжении путешествия на Блейка совершаются нападения, и он вынужден убивать. В очередной перестрелке его смертельно ранят. Никто отвозит его к своему племени, выдавая за божество, путешествующее между двумя мирами, за Мертвеца. Еще живого, его погружают в ладью и отправляют в открытое море. В момент отплытия ладьи на сцену выходит последний оставшийся головорез, и в дуэли с Никто оба погибают.

  Бухгалтерия трупов. Из важных действующих героев остается в живых только один - заводчик, практически отправивший Блейка умирать и на встречу с которым тот ехал на край света. Фамилия его Диккинсон - Dickens' son, чертов сын, дьявол, Смерть. В фильме он гротескный злодей с отечным лицом мертвеца и не расстающийся с винтовкой. Мотив поимки Блейка - он похитил дорогую лошадь; пропавшая лошадь - большая утрата, чем убитый сын - навязчивый тема Диккинсона. Из героев с характеристиками (с лицом и речью): цветочница из бара, сын заводчика, младший головорез, золотоискатели-гомики, два шерифа, торговец, средний головорез, Никто, старший головорез, Блейк - который, мы помним, мертв с самого начала.

  Тема смерти. Пальба по бизонам из поезда - бессмысленное убийство, сопровождающееся сводкой, данной попутчиком Блейка о миллионе убитых бизонов "за один прошлый год". Штабеля оленьих черепов, поленницы рогов в поселке Машина, головы убитых животных в баре. Само название Машина навевает мысль о бездушном и смертоносном. Упоминание недавней смерти родителей героя. Бумажные цветы в комнате девушки и чучело медведя в кабинете Диккинсона. Сожженые индейские стойбища, трупы застреленных индейцами пионеров, обугленные скелеты. Пуля, остающаяся в ране Блейка; выковыривание ее ножом, который "может нечаянно достать до сердца". Братание и самоотождествление Мертвеца-Блейка с трупом олененка. Вырастание культа смерти - смешивание крови и рисунки на лице. Мертвые леса, по которым едет Блейк. Тема загробного мира. Индеец Никто - Вергилий, сопровождающий поэта, не Данте, так Блейка, в его прогулке по аду. "Никто" - так назвал себя Одиссей - герой, спускавшийся к мертвым - циклопу Полифему. Сам выбор Блейка, художника-метафизика с интересами вне обыденного. Ладья, в которую опускают Мертвеца - указание на ладью Харона, и море - метафора безбрежного моря смерти.

  Стилистика фильма. Гротеск, как универсальный способ преодолеть и приручить смерть. Такой же, как гротескные изображения скелетов у латиноамериканцев. Макабрические злодеи, один из которых, согласно легендарной репутации, убил, трахнул и сьел своих папу с мамой, а на экране завтракает поджаренным сотрудником. Рассмотрите внимательнее сцену этого завтрака: Как вихляется полуобглоданная кисть, и как, поев, каннибал ковыряет в зубах. Гениальное, свойственное только большим художникам непринужденное смешение обыденного с вопиющим. Другой, важный момент - большиство деталировок сцен импровизированные. В них нет фальши, потому что актеры не играют в собственном смысле слова. Им практически нечего играть, и нечего говорить. Действия и реплики сведены к абсолютному минимуму и заполнены тем, что приходит в голову человеку в подобных обстоятельствах. У режиссера нет сверхзадачи, актер не нагружен ею. Он играет только одну вещь - собственную смертность, и в доказательство - свою смерть. Абсурд - зачем нужна жизнь и ее тяготы, если в результате смерть все спишет? Диалоги и поступки, причинно-следственная связь событий намекают на "В ожидании Годо". Который тоже о смерти, будьте уверены. Тексты. Абсолютно неважные. В этом смысле Джармуш преодолевает болтливость кино, возвращаясь к его золотому веку. Заявление "С появлением звука кино утратило мускулы" становится понятно, стоит посмотреть "Господин М", или ... "Мертвец", в котором диалог переведен почти в ранг таперского сопровождения. Взять еле слышный разговор головорезов, где один спрашивает "не из немцев ли будет" другой, который переходит в сцену завтрака спрашивающего спрашивающим. Его герои вообще почти не объясняются связными фразами. Они обмениваются друг с другом репликами, которыми могли бы обменяться мертвые, умершие в разное время в разных местах. Смущают несколько назойливо повторяемых ложно-значительных instant-cult прибауток: Как насчет табачка? и Глупый белый человек. Сделав несколько попыток расшифровать их, я сдался - я думаю, что режиссеру понравились эти фразы-покупки, тривиальности, которыми обмениваются люди, когда каждая секунда может оказаться последней, можно ли их тратить на пустое? По-видимому, это и есть вселенская драма Человека - провести свое короткое время за пустяками. Но благодушно улыбнуться этому, как Джармуш - это серьезный метафизический выпад. Кинематография. Стилизация под допотопную, но с легким недожимом - дистанция с настоящим допотопным обозначена и погружения в ретро не происходит. Есть, но изредка и ненавязчиво, примитивные затемнения при переходах от сцены к сцене. "Старая", непросветленная оптика с отсутствием новейших заморочек - ни рыбьего глаза, ни сверхтелевиков. Но отстранение, "убивание" кадра налицо - за счет изысканной, безупречной черно-белой композиции и невозмутимого темпа, приличного японским церемониальным упражнениям с мечом, к которым Джармуш вскоре и обратится. И надо всем этим потрясающее личное присутствие Джармуша, кинематографический голос которого совершенно не заслонен тем, что кино - сложный производственный процесс. Спонтанность и непосредственность, джазовая шероховатость - Том Вэйтс, маскот кинематографии Джармуша не пригодился здесь только в силу того, что этого хрипатого лирика некуда деть в философском фильме-нуаре.

  Актеры.
  Несравненный Джонни Депп со своим загадочным индейским лицом, которое половину фильма занимает весь экран, из этого времени - половину в виде посмертной маски.
  Странно-жовиальный Никто с лицом Алексея Германа и фамилией актера Фармер. Индеец - ха! травести под стать смерти, которая является всегда переодетой.
  Массовка.
  Как нормальная массовка подает голос, реплику, жест по знаку ассистента режиссера, здесь по знаку она умирает - легко и беззаботно. Джармуш, собака, растлил свой экипаж - смерть "Гордая сестра", это не стыдно, и не страшно, не надо ни гордых поз, ни долгих речей. Дольше всех, кроме Блейка, умирает один из шерифов, который агонизирует, валяясь под ногами у равнодушного Мертвеца, пока он не пристреливает его с выражением лица уборщицы, тушащей непогасшую сигарету.
  Музыка.
  Периодические аккорды какого-то струнного интрумента, одинокого, холодного и пронзительно мертвого. Так звенят чаймы на ветру, колокол на кладбище и ритмически - стучат кости повешенного.