Виктор Топоров, "Никогда не закладывай черту голову"
Критик Виктор Топоров - о том, что совет творца детективного жанра Эдгара По "король ужасов" Стивен Кинг адресует самому себе.
Вообще-то свежайший голливудский фильм (действие происходит в 2004-м!) про писателя-детективщика, уличенного в плагиате и поневоле превратившегося в объект дьявольских преследований со стороны "потерпевшего", да еще с самым знаменитым на сегодня американским актером Джонни Деппом в главной роли и с замечательным Джоном Туртурро во второй по значению, да еще по роману "короля ужасов" Стивена Кинга, переработанному в сценарий Фредом Мэрфи (сценаристом нашумевшей "Комнаты страха"), и вдобавок ко всему называющийся "Тайное окно", просто обязан был попасть в нашу рубрику на страницах "Тайного советника" сразу же по выходе на экраны, то есть еще месяц-полтора назад. Так сказать, оперативность в ответ на оперативность. И если этого не произошло, то не по недосмотру, а - скаламбурим! - в силу равнодушия, подстерегающего зрителя в ходе просмотра и не рассеивающегося по его окончании. Фильм вяло встречен критикой да и публикой (кроме, понятно, фанатов Деппа) - и такое отношение к нему трудно признать ошибкой. Разумеется, это неудача, но в своем роде знаменательная, - критического разбора фильм все же заслуживает, но сам разбор - как месть - лучше в данном случае сервировать в холодном виде. Или, точнее, в чуть-чуть подостывшем.
Экранизация прозы Стивена Кинга (а фильмов и телефильмов по ней снято великое множество, причем некоторые произведения оказываются перенесены на пленку или на "цифру" по два-три раза; в отдельных случаях в роли режиссера-постановщика выступал сам писатель), как правило, оборачивается конфузом. Не обязательно провалом, но чаще всего конфузом. В коротком ряду исключений из этого правила можно упомянуть разве что первую версию "Сияния" (которую вытягивает Джек Николсон), фильм (а не телефильм) "Мертвая зона" и, напротив, телефильм (а не фильм) "Дети кукурузы". Но и они до уровня литературного первоисточника явно не дотягивают.
Причин несколько - и они, пожалуй, взаимосвязаны. Во-первых, нагнетание ужаса - как фирменный знак прозы Кинга - коренится прежде всего в языке: Кинг не столько придумывает всевозможные мерзости с воистину дьявольской изобретательностью и изощренностью, сколько непревзойденно описывает их, его литературное мастерство проявляется прежде всего в словесной вязи - и это, кстати, пробивается сквозь самые чудовищные переводы (а переводят его почему-то неизменно чудовищно). Во-вторых, сами описываемые им ужасы носят по преимуществу умозрительный характер - на бумаге жуть, а на экране - не очень. В-третьих, Стивен Кинг с самых первых шагов на литературном поприще зарекомендовал себя стихийным постмодернистом: он без зазрения совести брал и берет чужое где приглянется; оригинальность и новизна его романов и повестей заключаются в комбинаторике чужого, каждый текст Кинга - это паззл, все или почти все фрагменты которого вам известны, вот только сложить из них предстоит нечто невиданное и неслыханное.
Словесное мастерство (проявляющееся, кстати, отнюдь не в диалогах) при перенесении на экран пропадает. Умозрительные ужасы оживают весьма натужно. И, наконец, "чужое", в новых невиданных сочетаниях становящееся "своим", в прозе проглатывается без раздражения, не говоря уж об отторжении, а на экране порождает даже у не слишком искушенного зрителя ощущение дежа вю, причем дежа вю многократного. И киношное или телевизионное дежа вю (я это где-то уже видел - такое ощущение, возникающее не раз и не два, неизбежно переходит в паническое: я этот фильм уже смотрел! А если смотрел и не помню, значит, у меня что-то с головой! Кстати, в точности так рассуждает один из центральных персонажей "Тайного окна": если вы мне докажете, что я не прав, это будет означать, что я сумасшедший, и тогда мне придется немедленно покончить с собой) бесит зрителя, отвлекая его от иных переживаний и уж подавно мешая сопереживать героям фильма.
"Тайное окно" похоже на все сразу. И на французского "Великолепного", в котором еще не слишком отвратительно кривляется Бельмондо. И на ту же "Комнату страха" с ее как бы хичкоковской клаустрофобией. И на "Мыс страха" с беззащитностью жертвы перед на свой безумный лад справедливым мстителем и убийцей. И на всю киношную линию "доктора Джекила и мистера Хайда", включая ее последние психопатологические варианты. И даже на бездарные экранизации бездарных романов Марининой (хотя это, разумеется, не нарочно), в одной (и одном) из которых явную внешнюю и потаенную внутреннюю агрессию с помощью бравой сыщицы отражает на собственной подмосковной вилле парализованный переводчик детективов. Не говоря уж о бесчисленных мелких заимствованиях: скажем, персонаж, роль которого играет Туртурро, носит фамилию Шутер. Но Шутер (Shooter) - это Стрелок, а Стрелок - это презрительная кличка (и вместе с тем спусковой механизм неконтролируемой ярости) героя фильма "Основной инстинкт". Одним словом, в фильме об угрозах плагиатору стилистика более или менее адекватна главной теме. Тема же такова. Преуспевающий детективщик Морт Рейни, уличив жену в неверности и инициировав бракоразводный процесс (с серьезными имущественными претензиями обеих сторон), удаляется в загородный домик и пытается найти спасение в работе, однако наряду с личным кризисом его подстерегает творческий. Вдобавок он сильно пьет. И как раз в такие дни к нему является бесцеремонный посетитель с далекого юга страны (опознавательный знак - широкополая черная шляпа). Зовут его Шутер, косит он под южного джентльмена, но больше похож на тех, кого американские южане именуют "белой швалью".
Шутер предъявляет Рейни претензию в плагиате. Речь идет о рассказе "Тайное окно", опубликованном в нынешнем, 2004 году в авторском сборнике Рейни. В рассказе муж, уличив жену в неверности, убивает ее и закапывает труп на заднем дворе загородного домика под потайным окном. Шутер утверждает, будто написал рассказ в 1996 году. Рейни настаивает на том, что написал его еще раньше - в 1994-м и полгода спустя впервые опубликовал в журнале. А значит, если кто-то из них двоих плагиатор, то это сам Шутер. Тот, впрочем, не верит в журнальную публикацию и требует предъявить ее. А вот если Рейни ее предъявит, то он, Шутер, покончит с собой (см. выше). Эти слова Шутер, впрочем, произносит, уже совершив в доказательство нешуточности собственных намерений несколько преступлений. Сперва он убивает собаку Рейни, потом поджигает его городской дом, потом расправляется с частным сыщиком, нанятым Рейни для самозащиты, и со свидетелем, на показания которого Рейни (успевший обратиться и в полицию, но наткнувшийся там на семидесятилетнего шерифа, увлеченного вышиванием, которое прописал ему врач как средство против артрита, - вот в таких чисто литературных деталях проглядывает Кинг) твердо рассчитывал. Шутер грозит также расправиться с женой Рейни и продолжает утверждать, будто никакой публикации 1995 года не было. Полностью парализованный волей безумного мстителя, Рейни готов - лишь бы отвязаться - признать факт плагиата и интересуется только тем, на какую компенсацию Шутер рассчитывает.
Тот объявляет свои условия. Рассказ должен быть опубликован заново и, естественно, за его, Шутера, подписью. Но главное, в нем должна быть изменена концовка. То есть не изменена, а восстановлена в первородном виде. В рассказе Рейни обманутый муж, убив неверную, сходит с ума. В рассказе Шутера - живет долго и счастливо и постепенно забывает, при каких обстоятельствах и от чьей руки пала его жена. Кстати, рассказ этот, написанный еще в безоблачную пору супружества, жене Рейни никогда не нравился. А сейчас ей ни сам Рейни, ни его проза и даром не нужны, а нужна исключительно доля имущества при разводе. Да и любовник-разлучник, он же жених (малоизвестный актер, внешне выглядящий братом-близнецом главного отечественного апологета постмодернизма Вячеслава Курицына, - такая нечаянная и оттого вдвойне забавная рифма!), проявляет понятную заинтересованность в финансовом благополучии жены.
Дом уже сгорел, но был, ясное дело, застрахован. Да и деньжата... Да и права на произведения, созданные в пору совместного ведения хозяйства. Рейни меж тем впадает то ли в белую горячку, то ли в буйное помешательство. Ему мерещатся трупы (помимо тех, от которых он по требованию Шутера избавляется). Мерещатся собственные двойники, говорящие обидные вещи. Мерещится, да, именно мерещится Шутер...
Потому что никакого Шутера на самом деле нет. Шутер - брутальная патологическая личина самого Рейни. Перевоплотившись в Шутера (для чего ему достаточно надеть черную широкополую шляпу), он сам совершает поджоги и убийства. И когда к нему в загородный домик приезжает для серьезного разговора жена, начинает убивать и ее. А когда за нее вступается "Курицын", убивает "Курицына". После чего приканчивает жену и закапывает обоих на заднем дворе под тайным окном. Семидесятилетний шериф разоблачает убийцу, но доказательств у него нет и не будет (хотя сам шериф не теряет оптимизма). И просит он писателя лишь об одном: пока суд да дело (то есть ровно наоборот - пока нет ни дела, ни суда), ездить за покупками не в их городок, а в соседний. Рейни, он же Шутер, отвечает: "Легко!"
Итак, тайное окно ведет в подсознание. Был такой фильм "Быть Джоном Малковичем", герои которого прямо из офиса попадали (в буквальном смысле слова) в мозг знаменитого киноартиста. А подсознание детективщика - это подсознание латентного убийцы, вот что, строго говоря, хочет сказать Стивен Кинг (и говорит режиссер Дэвид Коэпп). Хотя, на мой взгляд, все не так однозначно. Связь безусловно наличествует, но является ли она столь примитивно линейной? Известно, например, что хорошими хирургами бывают только люди с садистическими наклонностями, а хорошими детскими писателями - извращенцы (недавно хороший детский писатель предложил издательству "Лимбус-пресс" "взрослый" роман - единственный в моей четырехлетней редакторской практике, который я забраковал как грязную порнографию). Впрочем, Кингу, конечно, виднее. Всю жизнь "король ужасов" не только описывает бедствия, но и претерпевает их (в основном как последствия автокатастроф), и, когда он вслед за Э. А. По советует никогда не закладывать черту голову, ответить ему уместнее всего по-евангельски: "Врачу, исцелился сам!"
А он не хочет. Вот и никто не хочет. И все спешат заложить черту голову.
Кроме, пожалуй, режиссера Коэппа: он убоялся, и фильм получился слабеньким, возможно, еще и поэтому.
«Тайный советник» (Санкт-Петербург), N028 26.07.2004 Стр.29
Материал подготовила: Иришка
