Джонни Депп, неофициальный сайт/Johnny Depp unofficial russian site.

Брюс Робинсон: "Из-за "Ромового Дневника" я снова запил"

Брюс Робинсон на своей ферме 16-го века, на границе с Уэльсом, фото Donald Maclellan

Он падал с крыши, довёл до ужаса лошадей собственной жены - как и герои его фильма "Уитнэйл и Я" ("Withnail and I"), Брюс Робинсон прошёл через все трагические последствия алкоголизма. Затем последовала адаптация бестселлера Хантера С. Томпсона...

Интервью Роберта Чалмерса, "The Independent", 20.02.2011

Частный самолёт из мексиканского Пуэрто-Вальярта приближался к Лос-Анджелесу, вспоминает Брюс Робинсон, когда отказали оба двигателя. "На борту всё стихло", - говорит он, - "так что мы теряем высоту над Сан-Диего. Джонни и я смотрим в окно в тишине, а к нам приближается горизонт. Мы оба думаем: вот и всё. Мы смотрим друг на друга, и - возможно, от изрядного количества выпитого "Шато О-Брион" - мы просто начинаем смеяться. Хохочем так, что падаем на колени, под кресла".

Не уверен, говорю я ему, что именно так я сам отреагирую на приближающуюся гибель.

"Я тоже не знал, что смогу так", - отвечает Робинсон. - "И мы действительно думали, что умрём - прямо там, в вонючем Гольфстриме западного побережья. Потом, примерно через две минуты, двигатели снова заработали. Это был настоящий обряд посвящения. Моя главная мысль", - говорит Робинсон, - "была: МНЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НРАВИТСЯ ЭТОТ ПАРЕНЬ".

Робинсон и Депп подыскивали натуру для их предстоящего фильма "Ромовый Дневник", адаптации романа покойного друга актёра, Хантера С.Томпсона, самопровозглашённого доктора Гонзо-журналистики, автора книги "Страх и ненависть в Лас-Вегасе". Производство фильмов, связанных с жизнью и творчеством доктора Томпсона, традиционно сталкивается с трудностями. Сложно, однако, представить более подходящую пару сотрудников, чем Робинсон - с его мучительным и точным воплощением в жизнь британского гедонизма, "Уитнэйл и Я " (классический фильм 1987 года, в главных ролях Ричард Е. Грант и Пол МакГэнн) - и Депп, чьи способности знакомы несколько более широкой аудитории. Актёр близко общался с Томпсоном, застрелившимся на кухне собственного дома в Колорадо шесть лет назад.

Однако Робинсон, который клялся, что никогда больше не свяжется с Голливудом после своего несчастного опыта работы над триллером "Дженнифер 8" (сгинувшего без вести после выпуска в 1992 году), вряд ли мог стать очевидным выбором для руководителей студий.

"Джонни позвонил мне", - говорит он. - "Я был в Испании в это время - одному Богу известно, как он нашёл меня - и он спросил, читал ли я "Ромовый дневник". Я не читал. Он спросил, может ли он прислать его мне. Наш следующий разговор был таков: "Хотите написать сценарий?" - "Да". "Хотите это поставить?" - "Конечно". Ни в чём не было проблем. "Замечательная вещь при работе с Джонни", - добавляет он, - "то, что у меня не было никаких забот. Весь процесс был чистой радостью".

Что касается моих собственных контактов с Робинсоном, то последней фразой их вряд ли можно описать. Я пытался назначить встречу почти два года назад, когда он снимал фильм в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико. Предполагаемые даты назывались и отменялись, включая несостоявшееся свидание, в которое я ошибочно поверил до своего вылета из Лондона в Лос-Анджелес. Теперь, ожидая его у платформы местной электрички, я думал только об одном: почему я, после того недоразумения в Голливуде, считаю, что он объявится в Херфорде?

Но он прибывает вовремя, за рулём заляпанного грязью внедорожника. На дворе он прощается с другом, который помогает ему в исследовании истории Джека-Потрошителя. "Насчёт того теста на гепатит С", - говорит Робинсон своему коллеге, пока тот идёт к платформе, голосом, далёким от шёпота, - "не забудь. Просто сделай его".

Как заметил покойный писатель Вильям Дональдсон, есть такие люди, которые похожи на пожилых клерков уже с 16 лет, и есть другие - которые в силу их воображения, чувства юмора и любопытства являются людьми без возраста. Робинсон, в свои 64, из последней категории: небрежно-элегантный в полушубке, джинсах и паре ботинок Tricker's Malton на толстой подошве.

Напоминаю ему о летах, которые за плечами.

"Дело в том", - говорит он, - "что мне не часто приходится разглагольствовать о подобном. И всегда есть ужасное опасение, что окажешься на одной странице с Энн Вайддекомб".

На самом деле Робинсон, хотя и дал очень мало интервью за прошедшие 10 лет, откровенный и увлекательный рассказчик, что он и продемонстрировал в книге "Курение в постели" - изданной в 2000 году писателем Алистером Оуэном транскрипции их бесед. Правда, грубоватая суть его рассказов подходит не всем: не успели мы отъехать от станции, как он поведал мне историю о человеке, получающем удовольствие от поедания фекалий, которые он добывает, выведя из строя общественный туалет. Но его мысли, какой бы темы они не касались, убедительные, живые и блестящие.

Брюс Робинсон - живое опровержение мнения, что ругательства, мол, признак недосказанности. Слово на букву "х" встречается в его речи с такой частотой, что, услышь его инопланетный разум, он предположил бы, что это глагол "быть". В общем, я вымарал это слово из окончательной редакции интервью на том основании, что Робинсон считает его утратившим свою силу. "Хотя", - добавил он, - "лучше заменить его на слово "cunt" - оно всё ещё очень эффективно".

В рабочем сценарии "Ромового Дневника" голос Робинсона звучит завораживающе. Даже со страниц он просто сияет - что, по правде говоря, верно и для оригинального романа, основанного на опыте Хантера С. Томпсона в качестве молодого журналиста в Пуэрто-Рико в 1960-м (он написан в начале 60-х, опубликован в 1998 году). Фильм закончен, но не будет выпущен раньше сентября этого года, чтобы вписаться в график Деппа.

"Ромовый Дневник" - один из редких проектов Голливуда: фильм завершён без вмешательства кураторов. Это была главная проблема, от которой пострадал "Дженнифер 8" - память о фильме настолько болезненна, что Робинсон даже не хочет упоминать его название.

"Разве это не определение звезды?" - спрашивает он. - "Тот, кто может сделать фильм? Раз это был проект Джонни, мы просто могли снимать наш сценарий. Он попросил пару изменений, я внёс их, а потом мы просто сделали это. Он так красив и известен, что вы можете упустить из виду его феноменальный актёрский талант".

Я провёл немного времени с Деппом, говорю я ему, сначала в доме Томпсона, на Совиной Ферме, потом за парой очень длинных обедов с другом и иллюстратором Томпсона, Ральфом Стэдманом. Я всегда считал этого актёра человеком, лёгким в общении и одарённым другими поразительными чертами: скромным, интеллигентным и очень забавным.

"Он схватывает всё на лету", - говорит Робинсон. - "И железно отсекает малейшую чушь. И он очень щедрый; приземляемся мы как-то раз в Лос-Анджелесе на его самолёте, и я думаю: теперь я должен еще 11 часов просидеть в эконом-классе до Хитроу. А там другой маленький самолёт стоит на взлётке. Он указал на него и сказал: "Это твой". Я говорю: "Мой? И куда же?". Он отвечает: "В Бристоль!"

Наш панегирик человеку из Кентукки прекращается, когда Робинсон доезжает до своей 16-вековой фермы на Валлийской границе - вид, о котором фотографы журнала "Сельская жизнь" могут только мечтать. Во дворе лошади, куры и собаки; вы идёте к двери дома по деревянному мостику над бурным ручьём. Он живёт здесь с женой Софи и сыном Уиллоуби (их дочь, Лили, начала актёрскую карьеру в Голливуде). Робинсон, чья вселенская скорбь - часть его личного очарования, заявляет, что устал от этого места. Здесь слишком холодно. Он хотел бы вернуться в Лос-Анджелес.

"Каждый день я встаю", - говорит он не без иронии, - "со смутным чувством обречённости: "Дорогой Боженька. Это снова я." Затем, когда я прочту в новостях про политиканов, стартует мстительность. К полудню меня атакует тревога".

Брюс Робинсон пишет уже более сорока лет, и большинство из его сценариев не увидели свет. Он известен благодаря трём проектам - своему сценарию для "Полей смерти" (режиссёр Ролан Жоффре, 1984 год) и двум фильмам, которые он написал и поставил: злая сатира на правление Тэтчер "Как преуспеть в рекламе" (1989) и, прежде всего, "Уитнэйл и Я ". Этот последний фильм, с пронзительным Грантом в роли двуличного, иссохшего от абстиненции денди, которого великолепно оттеняет МакГэнн в роли невинного, загипнотизированного своим компаньоном спутника, основан на реальном опыте Робинсона, опыте хронического алкоголика и отставного актёра, живущего в нищете в Кэмдене.

"Уитнэйл и Я" воплощает одно из популярных (и ошибочных) британских убеждений о том, что есть любопытное благородство в искусстве жизни запойных пьяниц. Он выражает настолько извращённое чувство героизма, что на его фоне Великий Побег - гораздо более ортодоксальная форма храбрости. Одержимость "Уитнэйл и Я" вдохновляет каждое новое поколение адептов богемы называть его "культовым фильмом" - описанием, недостойным шедевра, чьи диалоги движутся тем, что Кевин Джексон назвал "свирепой словесной избирательностью", гранича, как часто писал Брюс Робинсон, с поэзией.

Сам Робинсон бросил употреблять алкоголь восемь лет назад. "Я пил так много, что это угрожало самому важному в моей жизни - семье. Я уходил туда", - Робинсон указывает в направлении кабинета и библиотеки, в отдельном здании, через двор, - "и приканчивал первую бутылку красного уже к 10 утра. Я пил по четыре-пять бутылок в день".

"Насколько я понимаю, это несколько превышает уровень, рекомендованный правительством на неделю".

"Действительно", - прерывается Робинсон, - "около 17 000 грёбаных бутылок. Я приезжал сюда, как жирный призрак, полностью опустошённый, каждую ночь. В итоге я отправился к Анонимным Алкоголикам. Не брал в рот спиртного шесть с половиной лет". Но за последние пару лет он выпил немного вина. "Причиной, по которой я запил опять", - говорит он, - "стал "Ромовый Дневник".

Робинсон исчезает и возвращается с сумкой поленьев. Он разжигает огонь в кухне, где мы будем говорить по несколько часов в течение двух дней. Режиссёр, которого в детстве избивали чуть не до смерти, проверяет каждое полено, опасаясь сжечь паучка.

Когда "Ромовый Дневник" впервые был представлен киноиндустрии, слово "проблемный" оказалось основным. Разочарование Хантера С. Томпсона росло, и его степень можно определить по письму к некоей мадам, занимавшейся фильмом до того, как производство возглавил Депп:

"ОК, ленивая сука, я устал от дебильной грёбосрани, которую вы устроили с "Ромовым Дневником". Никто не хочет слушать эти Блаблабла о вашем Новом Мерседесе или Лыжных Прогулках. Всё, что вы можете - Тупо глазеть по сторонам, бессмысленно болтая и не думая ни о чём, кроме собственных сисек. Лучше бы я имел дело с Реальным ублюдком, чем с дохлым червяком Без Света в Глазах. Так и хочется оборвать ваши Блядские ручонки. RSVP. Хантер".

Томпсон и Робинсон встретились только раз, в номере-люкс отеля "Шато-Мармон"в Лос-Анджелесе, где Американец был сосредоточен на своих индустриальных дозах кокаина, своих Данхилл и своём "Шивас Регал". "После первого "привет", - говорит Английский писатель, - "он не сказал мне ни слова за два часа".

Первая встреча Робинсона с Деппом, в Голливуде, в 2001 году, была более обнадёживающей. "Я получил сообщение о том, что актёр хотел видеть меня. Он рассказал мне, как сильно ему нравится "Уитнэйл". Он был очень обаятельным. Я помню мысль: "БОЖЕ мой, я под кайфом. Остановись, мгновенье!"

Когда он начал сценарий "Ромового Дневника", говорит Робинсон, "я боролся за пикантность, которую, как мне казалось, нашёл в "Уитнэйле". Сидел перед пишущей машинкой с 6,5 лет абстиненции за плечами. И из-за этого названия - "Ромовый Дневник" - творческая часть меня говорила: "ВАЛЯЙ!" Голос же Анонимного Алкоголика твердил: "НЕ СМЕЙ!". В результате я не мог написать ни строчки. Ничего, ничего, ничего..."

В отчаянии, объясняет он, "я сказал Софии: у меня не получается. Может, это оторванность от алкоголя, может, я вообще не могу писать без него? И, благослови её Бог, она сказала: "Ну, немножко-то можно". После этого я написал сценарий очень быстро. Но я держался за вино, как за лекарство. Выпивал бутылку в день. Когда закончил сценарий, вернулся к полной трезвости".

После старта съемок фильма он уехал на год - в Пуэрто-Рико, Мексику и Голливуд. "Когда я начал работать с Джонни, он сказал: "Ты не против, что я пью?" Я сказал: "Нет, но я пить не собираюсь, так почему бы и тебе постараться не пить во время съёмок?" Джонни не пил вообще, весь фильм. Он выглядит там лучше, чем когда-либо: ослепительно красивым".

Потом, в один прекрасный день, вспоминает Робинсон, "мы были в местечке под названием Фахардо. В два утра там 38 градусов по Цельсию и очень влажно. Все взмокли от пота. Один из техников пришёл с ящиком льда, полным бутылок "Короны". Я сказал: "Джонни, это ничего не значит". И потянулся за "Короной".

"А потом?"

"Имела место дикая пьянка. Я вернулся к трезвости потом, когда уже не был рядом с Джонни".

"В те дни, когда вы пили запоем", - спрашиваю я, - "вы были близко к смерти?"

"Я упал с пятиэтажного дома в Кэмден-тауне - я отскочил от края крыши и водосточный жёлоб распорол мне ногу к югу от... короче, три дюйма выше и я лишился бы многого. У меня остался огромный шрам. Я рухнул, истекая кровью. И машины", - добавляет Робинсон. – "Я попадал в ужасные переделки в машинах".

Несколько лет назад здесь, на ферме, он выбежал за вином. "Я сел в машину, чтобы поехать и купить добавки. В зеркале заднего вида я увидел серебристый мини-вэн прямо за собой. Я ускорился - он тоже. Мы катимся с холма, он за мной впритык, так что я ударил по тормозам, чтобы помять урода. Он удачно притормаживает, и продолжает агрессивное преследование. Я подумал: "Ах ты ж дрянь, сейчас тебя уделаю". Останавливаюсь и выхожу, ослеплённый злобой. И только тогда понимаю, что к моей машине прицеплен трейлер с лошадьми Софи. Тащил за собой двух перепуганных лошадей, в тотальном шоке. Это им не особо понравилось".

В голосе Робинсона звучит признание того, что эти эпизоды, по меньшей мере, и трагически, и смешны.

"Сегодня я могу себе позволить лишь бокал вина, в крайнем случае. Я вернулся обратно к АА. Но я могу насладиться этим бокалом без одурения".

Во время нашего общения Робинсон пил только кофе и курил.

Есть несколько твёрдых и мудрых жизненных правил, и одно из них - избегать общения с человеком, у которого кнутов больше, чем лошадей. Роб Робинсон был из таких: у него вовсе не было лошадей, и он лупил своего сына с изрядной регулярностью. "Когда вы говорите "бил", - спрашиваю Робинсона, - "вы подразумеваете удары?"

"Кулаком в лицо".

Детство Робинсона в Бродстейрсе, графство Кент, вдохновило его на замечательный роман "Личные воспоминания Томаса Пенмана" (1998 год). В разговоре он называет Роба по разному: "мой отчим", "мой отец", "отец". "Он был штурманом, а моя мать в сухопутной армии. Он бомбил Триполи. Моя мать встречалась с американским военнослужащим. Когда мой отчим вернулся, мать сказала ему: "Вот ребёнок".

Он понятия не имеет, кто является его американским биологическим отцом.

"По слухам, он был адвокатом. Моя мать унесла секрет с собой в могилу".

Для одного или двух писателей, думаю, такого рода опыт стал бы, фигурально выражаясь, джек-потом в игровом автомате успеха.

"Мои ранние годы принесли мне много бед, конечно, но променял бы я способность писать на счастливое детство? Да, Хемингуэй говорил, что всё, что нужно писателю - это несчастное детство. Многие из писателей, которыми я восхищаюсь, являются или были алкоголиками. Но не пьянство причина желания писать. И не детство".

В отличие от старшей сестры Элли, которая была ребёнком обоих родителей, Робинсон вырос "среди постоянной чистой ненависти. Как и Томас Пенман, я был ходячим утверждением вины матери. И, так как вина заставляет страдать, она исключила любовь из своей жизни. А он постоянно был в ярости. У него был хлыст, два добермана и оружие. До того, как мне стукнуло 10, он часто уезжал. Если я узнавал, что он возвращается, начинал трястись от страха за неделю".

"Прошу прощения за вопрос - как же вы дожили до одиннадцати?"

Отец, который сам получил образование в Рэгби, "постоянно говорил мне, что я тупой. Если вы дворовый пёс, ваша жизнь - бряцанье цепи и лай весь день. Я слышал крики матери: "Стой, ты убьёшь его!" - когда он меня лупил - и принимал это, как должное. У меня была хроническая астма. Я действительно был забитым ребёнком".

Элли отправилась в гимназию.

"Я так завидовал, ведь она здорово успевала в немецком и французском, а я отчаянно хотел учить французский. Просил её рассказывать мне пройденное, так сам и выучился".

Тяга Робинсона к работе со словом была неистребима. В 16 лет, когда закончилось его обучение в Средней Современной Школе имени Чарльза Диккенса (Charles Dickens Secondary Modern School), он играл главные роли в четырёх спектаклях. В течение многих лет он тратил все свои карманные деньги на книги.

"Однажды, когда я совсем загибался от астмы, наш учитель, мистер Винсент, вытащил экземпляр "Оливера Твиста". Я немедленно подключился".

"Представляю, как вы могли относиться к Диккенсу".

"Он нёс это бремя всю свою жизнь, вспоминая родительские обиды и свои детские переживания. Столько книг, и всё об одном: ребёнок-жертва. Я слышал, как он обращается прямо ко мне, помогая справиться с ситуацией".

Однажды ночью Робинсон сказал отцу, что считает частное образование несправедливым. "Он повернулся - это дословно - и сказал: "Заткнись. Ты просто маленькая брехливая сучонка." Мне было 14. Это был сокрушительный удар, куда хуже удара в лицо."

Брюс Робинсон поступил в престижную Центральную школу речи и драмы, где он встретил друзей, таких как музыкант Дэвид Дандас и актёр Мики Фист.

Робинсон стал жить в доме Дандаса в Кэмдене, другим жильцом был актёр Вивиан МакКерелл, практически прототип Уитнэйла. Умирая от рака, он просил друзей вставить трубочку ему в желудок, чтобы налить туда немного шерри, что довольно подробно описано в воспоминаниях Колина Бэкона "Вивиан и я", опубликованных в прошлом году - работа, в которой, мягко говоря, отсутствует даже намёк на остроумие, гуманность и лёгкость стиля Робинсона.

"Вив был полным засранцем", - говорит Робинсон. - "Он ненавидел мою писанину. В то же время, мы крепко дружили. Были так бедны, что рылись в овощных отбросах у рынка Кэмден. Матрас и лампочка, вот и вся мебель. Помню, однажды ночью, в мандариновом свете уличного фонаря, я молился: "Пожалуйста, дай мне работу, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА!" Бился башкой в пол, слёзы жалости к себе перешли в истерический смех над этой сценой. Наутро я начал писать "Уитнэйл и Я".

Робинсона-писателя финансировала актриса Лесли-Энн Даун, его подруга на протяжении 11 лет, начиная с 1969-го. "Она работала в кино с людьми вроде Питера Селлерса", - говорит Робинсон, - "а потом возвращалась ко мне, неудачнику. Но она никогда не теряла веру в меня. Я обязан ей слишком многим".

Карьера Робинсона началась многообещающей ролью Бенволио в "Ромео и Джульетте" Франко Дзеффирелли (1968). Режиссёр спросил актёра, где тот остановился в Риме. "Через час он был у меня. Спросил - я использовал эту строчку в "Уитнэйл и Я" - "Ты губка или камень?" В следующее мгновение его кафтан упал".

"И потом?"

"Что ж... взаимности он не добился". Но нежелания близости с Дзеффирелли было достаточно, говорит Робинсон, чтобы оставить его "полностью травмированным, потому что мне так важно было получить роль, а я не был гомосексуалистом. На следующий день приехал его продюсер: розовые брюки, белый ремень. Я говорю: "Вы НЕ ПОВЕРИТЕ, что вчера со мной случилось". А он, манерно так: "Да ну?"

Вероятно, лучшая работа Робинсона в качестве актёра состоялась в фильме Франсуа Трюффо "История Адели Г." (1975), трагической биографии дочери Виктора Гюго, в котором он проводит 90 минут, отвергая Изабель Аджани, женщину, перед которой, признаётся Робинсон, трудно устоять. Там есть моменты, когда он в профиль напоминает молодого Алена Делона. Что касается актёрской игры, то она была обычной, а не потрясающей. "Я никогда не был счастлив как актёр", - говорит он. "Я всегда был писателем".

Каждое художественное произведение, как сказал Камю, это исповедь. В случае Брюса Робинсона также возможно - неудивительно, после детства, где любому успеху был выставлен счёт - считать каждый новый текст актом возмездия. Повторяющейся темой его творчества является страстное сочувствие к слабым: такие персонажи, как мальчик Томас Пенман, или Пол МакГэнн, растерянный "Я" из "Уитнэйл и Я". Дэвид Паттнэм имел мужество доверить ему написание сценария "Полей смерти" - хотя, вспоминает Робинсон, "студия не хотела неизвестного писаку. Они хотели Уильяма Голдмана".

Возможно, Робинсон был рождён, чтобы написать "Поля смерти". Сценарий в его изложении изучает дисбаланс в отношениях между человеком могущественным и амбициозным (Сидней Шонберг из "Нью-Йорк Таймс") и его скромным гидом-камбоджийцем Дитом Праном, который помог Шонбергу в работе над статьёй, повышающей профессиональную репутацию первого, и всё это становится неважным перед лицом их реальных страданий от рук красных кхмеров (размышления Робинсона об этих двух людях подробно описаны в книге Алистера Оуэна "Курение в постели"). Когда он встретил Шонберга, вспоминает Робинсон, "мне совсем не понравилось его присутствие. Он казался пугающим. А Дит Пран был такой маленький, всего пять футов три дюйма".

"Вы снова защитили жертву".

Брюс Робинсон "бесконечно благодарен Паттнэму за слова: "Думаю, парень сможет это сделать". В кабинете Робинсона 40 невостребованных сценариев. Каждый из его успехов достигнут с помощью мощных и независимых личностей, готовых биться за него: Паттнэм за "Поля смерти", Депп за "Ромовый дневник", за "Уитнэйл и Я" - Джордж Харрисон.

"Продюсер Дэннис О'Брайен ненавидел Уитнэйла", - вспоминает Робинсон. "Дело выгорело потому, что один коллега передал сценарий Джорджу Харрисону на рейс до Нью-Йорка. Он приземлился там, снял трубку и сказал: "Мы сделаем это".

Хотя судьба фильма висела на волоске, Робинсон заручился поддержкой Ральфа Стэдмана, который сделал обложку для него. Робинсон, который редко нуждался в причине для возлияний, пришёл в дом Стэдмана близ Мэйдстона через пару дней после смерти своего отчима, Роба. Он был в растрёпанных чувствах.

"Насколько я помню, он прибыл без предупреждения, - говорит Стэдман, - хотя он прислал мне сценарий, который мне понравился. За поясом Брюса была привязана бутылка вина, в том месте, где другие носят оружие. Он прошёл под моё дерево, каштан".

Художник, по словам Робинсона, сказал: "Посмотрите на мои деревья". А я ему: "Не ВАШИ деревья, Ральф. Это деревья ВСЕХ".

Его дружба со Стэдманом была "привилегией. Потому что он величайший талант, владеющий силой грёбаного Гойи. Он помог сделать Уитнейла, так как его феноменальные рисунки схватили самую суть этих персонажей чуть ли не лучше, чем это сделал фильм".

Киноверсию "Ромового дневника" можно считать последним звеном в цепочке - адаптация по роману Томпсона, человека, чья проза была представлена уникальными иллюстрациями Ральфа Стэдмана. Хантер Томпсон умер; Джонни Депп будет двигаться дальше; для Брюса Робинсона, однако, "Ромовый дневник" будет иметь продолжительное воздействие. "Когда мы начали съёмки, моим первым позывом было сказать: "Не собираюсь приближаться к студии. Если фильм им не подойдёт, пусть хоть стены ломают". Но вся работа была, как дивный сон. Продюсер фильма - Джонни. Это означает, что, пока он на съёмочной площадке, улыбаясь, обнимает меня рукой за плечи, я как у Христа за пазухой".

Это также хорошо, предполагаю я, как и результат их работы.

"Худшей вещью, которая могла бы случиться в напряжённой ситуации вроде съёмок, это взаимная неприязнь. Он мог бы возвращаться в свой трейлер каждый вечер с мыслью: "Зачем я выбрал этого говнюка? Я мог бы нанять любого режиссёра в Голливуде". Я уверен, что его советники говорили ему: "Джонни - ты УВЕРЕН? Парень не снял ни одного фильма за 17 лет. И последний, который он сделал", - добавляет он, подразумевая "Дженнифер 8", - "был дерьмом".

Робинсон делает паузу.

"Если я сниму еще одну картину", - говорит он, - "возможно, она такой и будет".

"Еще одну картину? Я думал, вы покончили с Американскими фильмами".

"Ромовый дневник", - говорит Робинсон, - "воскресил меня. Теперь я хочу сделать это снова".

После двух дней, проведённых вместе, Робинсон расслабился, и объясняет: "Труман Капоте", - он сосредотачивается на одной точке, - "говорит, что любой обладатель сковороды обладает смертью. Сковородкой я мог бы убить вас легче, чем выстрелив из пистолета, например. Сначала мне пришлось купить бы оружие, затем зарядить его, за это время вы были бы на пол-пути к Абергравенни. Но вот я выскакиваю со своей сковородкой, и у вас нет выхода, кроме смерти. Бешеная атака оставляет вас с проломленным черепом, кровь заливает гобелены. Потом Софи приходит домой: "Где Роберт?" - "Я убил его". - "О. Почему?" - "Он зашёл слишком далеко". - "И что теперь?" - "Зарою его рядом с Гарольдом, нашим псом. В саду".

Это не тот разговор, который, во французском, требует употребления формального "вы". Но все-таки мы недостаточно хороши для Брюса Робинсона, чтобы он догадался презентовать нам его внушительные боты, несмотря на то, что, как я напомнил ему много раз, он очень богат, имеет таких две пары и носит восьмой размер, как и я. Вместо этого Робинсон везёт нас в FW Golesworthy & Sons, мужской отдел, в Хэй-он-Вай. Не самый практичный человек, он предполагает, что это будет стоить "около £60". Две пожилые посетительницы ждут, пока хозяин изучает обувь клиента-сценариста, а потом консультирует его по каталогу. "Нет в наличии... £325", - объявляет он. Громкий вздох обеих женщин. Робинсон поворачивается ко мне. "Оставлю вам одну пару", - говорит он, - "в завещании".

Он ведет машину к станции Херфорд, сперва предполагая, что моё путешествие станет более интересным, если я позволю ему купить мне "бутылку рома на посошок", потом замечает "на хвосте" полицейскую машину, что неохотно заставляет его сбросить скорость до позволенных 15-ти миль в час. Сегодняшний день, наконец-то, бодрит Брюса Робинсона. Он почти закончил свою книгу о Джеке-Потрошителе, или, как он его зовёт, Убийце из Уайтчапелла. Сконцентрировав 10 лет исследований в 15-минутной беседе, он делает весьма убедительные выводы в пользу его подозрений, ранее связанных с делом. Во время прощания он протягивает мне новый сценарий, "Личные воспоминания Томаса Пенмана". Это удивительная адаптация великолепной книги. Многообещающее первое предложение: "Теперь давайте подготовимся к совершенно негигиеничному фильму" - больше, чем предварение прекрасной открывающей сцены, которая содержит строки: "Этель нашла нечто ужасное в настенных часах".

Когда я поворачиваюсь и иду к станции, то ожидаю услышать какие-нибудь громкие консультации насчёт венерических заболеваний, но их не последовало. Вместо этого Брюс Робинсон залезает обратно в машину и удаляется, возможно, слишком быстро - в закат, торопясь к своей библиотеке, своей пишущей машинке и другому великолепному акту возмездия.

Английский текст

Перевод: Анна