СТРАНИЦЫ: 1 2 3 4 5

  В просторной капитанской каюте «Черной Жемчужины» было на редкость тихо. Доктор О’Тул, судовой врач с «Элизабет» сидел у постели капитана. В одной руке он держал солидных размеров серебряный хронометр, в другой запястье Джека. Седые клочковатые брови почтенного эскулапа были нахмурены столь сосредоточенно, что никто из присутствующих в каюте не смел ни шевельнуться, ни заговорить. Закончив, доктор поднялся и начал неторопливо укладывать свой саквояж.

  - Как он? - кашлянув, решился на вопрос командор.

  - Неважно, - не замедлил тот с ответом, - Пуля прошла навылет, и это хорошо. Однако, у него есть все шансы умереть от кровопотери, либо лихорадки.

  Высокая темнокожая Анна–Мария, капитан «Гелиоса», услыхав подобный диагноз, лишь презрительно дернула щекой.

  - Паршивый же из вас доктор, раз вы говорите такое! Да капитан еще всех нас переживет!

  Сочтя ниже своего достоинства спорить с женщиной, доктор О’Тул лишь вздернул подбородок и гордо удалился.

  Проводив его недружелюбным взором, Анна-Мария деловито произнесла:

  - Дьявол, капитан очнется и непременно потребует выпивки! И где этот чертов Гиббс?! – направившись к выходу, она бросила командору через плечо, - Побудьте пока с ним!

  И вот, Норрингтон остался наедине с Джеком. И словно наяву услыхал задорный и насмешливый голос Воробья: «Командор, всю свою сознательную жизнь мечтал с вами уединиться!».

  - Все шутишь, да? – пробормотал командор вполголоса, - Думаешь, жизнь такая веселая штука?

  Джек молчал. Наконец-то. Он был сильно похож на покойника, и если бы не едва-едва вздымавшаяся грудь, то его вполне можно было бы за оного принять. Ощущение потери, как давеча у входа в тоннель, навалилось, придавило тяжестью и безнадегой. Норрингтон с достоинством выпрямился, борясь с этой напастью. Потери на войне неизбежны, так он всегда говорил. Стоял – тихий, гордый и неподвижный, словно воин почетного караула. «У меня умирает друг». Он еще не верил. Пока. Но в какой-то момент вдруг поверил. И кто-то внутри него, кто-то маленький и жалкий, вдруг скорчился, затрясся от безудержных рыданий. Командор вздохнул прерывисто, присел на край кровати.

  - Ты наглый, хладнокровный мошенник, Джек, - говорил он, не надеясь быть услышанным, - и больше всего на свете я ненавижу, когда ты оказываешься в чем-то прав. Да, меня чертовски огорчила бы твоя гибель. И даже больше, чем ты способен себе представить. Можешь возложить это признание на алтарь своего тщеславия.

  А в ответ – тишина. Норрингтон вглядывался в лицо Воробья, и его не покидало ощущение, что между ним и вот этим пиратом, протянута незримая нить, которая теперь грозит вот-вот оборваться. Они были словно двумя сторонами одной и той же медали – чеканный римский профиль командора с одной стороны и угловато-капризные черты Джека с другой.

  - Джек,.. - голос командора вдруг осип, - без тебя будет ... все не так.

  Он бы не смог объяснить это словами. Будь командор не моряком, а поэтом, он сказал бы наверно, что со смертью Джека из его жизни уйдет что-то очень хорошее и значительное. Краски предрассветного неба, гудение ветра в парусах, а на губах привкус солоноватых брызг. И чарующее ощущение бесконечного простора и свободы. Все, что придавало смысл его пустой и банальной жизни со времени их последней встречи. Не осознавая, что он делает, командор стиснул похолодевшую ладонь Джека и прижался к ней пылающим лбом. Потом, словно очнувшись, отстранился торопливо, словно застигнутый за чем-то непристойным. Самообладание и решимость, так необходимые командиру эскадры, потихоньку возвращались.

  - Что ж, - произнес Норрингтон уже более твердым тоном, - В любом случае, необходимо завершить начатое.

  Гул канонады нарушил утреннюю тишину; чайки с воплями взмывали ввысь, стремясь убраться подальше от человеческого маразма, называемого боевыми действиями. За час до начала штурма командор имел возможность наблюдать необычайную суету, царившую на вражеских укреплениях, а также густые клубы черного дыма, торжественно возносящиеся к небесам. Однако, из донесений лазутчиков следовало, что форт сохранил частичную боеспособность, и испанцы даже успели перетащить туда несколько орудий с западных укреплений. План Джека потихоньку воплощался в жизнь.

  Норрингтон перераспределил имеющиеся под его началом силы следующим образом: «Элизабет», «Британию», и «Стремительный» он направил в лобовую атаку с севера, а все оставшиеся корабли, кроме «Черной Жемчужины» должны были подойти с запада. Пираты были чертовски хороши в рукопашной схватке, посему большую их часть вместе с командой «Коршуна» Норрингтон намеревался бросить на западные укрепления в качестве десантной группы под предводительством Джилетта. Что касается «Жемчужины», то, по мнению командора, она была бы малоэффективна без своего капитана, и ее оставили в резерве.

  Итак, игра началась, и командор был почти уверен в успехе. Три британских корабля методично обстреливали форт, маневрируя с необычайным искусством. Совершив залп, они делали мгновенный разворот, и к тому времени как испанские орудия были перезаряжены и готовы к стрельбе, вражеские канониры видели перед собой цель, в которую было чрезвычайно трудно попасть – то бишь нос, корму, либо движущийся корпус. Время от времени, атакующие суда выстраивались в одну линию, сводя возможность попадания к минимуму. Благодаря подобным ухищрениям, британцы отделались незначительными повреждениями, в то время как испанцам приходилось несладко. Их укрепления, уже частично разрушенные в результате диверсии, понемногу превращались в беспорядочное нагромождение камней, и Норрингтон уже предвкушал, что вскоре над этой развалиной заполощется на ветру белый флаг. Упования его, однако, оказались преждевременными.

  - Командор! – раскрасневшийся и слегка растрепанный Уилл Тернер взбежал на капитанский мостик, - Испанский флот на подходе!

  Норрингтон повернулся в ту сторону, куда указывал лейтенант, приложил к глазу зрительную трубу. Холодея от скверного предчувствия, сосчитал паруса на горизонте.

  - Четыре ... Нет, пять кораблей. Господи, спаси и помилуй!

  Туман. Серебристо – лазурно – золотое марево. Сквозь этот туман и звуки едва слышны. Крики чаек, легкий плеск волн, голоса. Звон корабельной рынды. «Сигнал к завтраку» - машинально отмечает про себя командор. Он откинулся на спинку стула, глаза полузакрыты. Невероятная тишина и покой. Она расслабляет. Она обессиливает. Она кажется просто немыслимой после того ада, что кипел здесь сутки назад.

  От грохота пушек, казалось, раскалывались небеса, а пение сигнальной трубы сливалось с воплями и предсмертным хрипом. «Элизабет» успела удачно развернуться и дать залп по подлетевшему к ней на всех парусах испанскому флагману «Толедо». Однако в горячке боя Норрингтон успел позабыть о береговых укреплениях, которые по-видимому оправились от нанесенного им урона и вновь открыли огонь. Удар был ужасен. Тяжелые ядра обрушились на левый борт «Элизабет», заставив фрегат содрогнуться всем корпусом и на некоторое время потерять управление. Все смешалось. Стоны и крики раненных, треск ломающихся мачт. Увидев, как рулевой медленно оседает на палубу, зажимая рукой окровавленный бок, командор кинулся к штурвалу. Он успел развернуть корабль, прежде чем на него обрушился второй залп, уже с «Толедо», и на этот раз повреждения оказались минимальными. Испанец приближался. Вражеские канониры перезаряжали пушки, а матросы столпились у левого борта с абордажными крючьями наготове. Норрингтон вновь крутанул штурвал, и «Элизабет», совершив поворот оверштаг, оказалась в более выгодном положении, чем была прежде. Однако, без прежней маневренности, они все равно не смогли бы уйти далеко. Командор, впрочем, и не собирался спасаться бегством.

  - Правый борт, орудия к бою! – крикнул он что есть силы.

  И его команда была услышана. Оставшиеся в живых офицеры живо наводили порядок на борту, жестоко пресекая панику. «Элизабет» дала залп, не слишком мощный, но достаточно эффективный, чтобы на некоторое время задержать приближение противника и собраться с силами. Похоже, их судьба была предрешена, поскольку на помощь «Толедо» спешил еще один фрегат. Оглянувшись вокруг, Норрингтон узрел тонущую «Британию» и «Стремительный», который оказался в настоящем капкане. На секунду им овладело отчаяние, но всего лишь на секунду.

  - Перезарядить орудия! Залп по моей команде!

  Последняя жалкая попытка дать отпор. Но ее необходимо было сделать, чтобы потом погибнуть с честью. Вражеские корабли неотвратимо приближались. Будто стальные челюсти в смертельном оскале.

  Но в этот момент, черные крылья ангела мелькнули перед уже приготовившейся к гибели командой «Элизабет». «Черная Жемчужина» стремительно и гибко вклинилась между ней и испанцами, дав мощный бортовой залп. Испанцы не замедлили с ответом, но пиратское судно двигалось с такой невероятной скоростью, что залп пропал впустую, а «Жемчужина» вырвалась на волю лишь со слегка поврежденным рангоутом. Не теряя времени, «Жемчужина» развернулась и устремилась навстречу испанцам.

  - Он с ума сошел! – прошептал Уилл Тернер, неведомо как оказавшийся подле командора, - Что он делает?!

  Создавалось впечатление, что пиратское судно шло на таран. Испанцы с двух сторон зажимали «Жемчужину» в клещи, но, извернувшись словно угорь, она проскользнула между ними, и словно бы взорвалась залпами с обеих бортов. Разозленные донельзя испанцы открыли ответный огонь, но поздно. Окутанная дымами, «Жемчужина» безмолвным призраком мелькнула у них перед носом, и, не видя противника, испанские суда в течении нескольких минут яростно обстреливали друг друга.

  Только теперь Норрингтон сумел по достоинству оценить невероятные, фантастические качества этого удивительного судна.

  - Бог ты мой! – Уилл ошеломленно помотал головой, - Я и не думал, что Гиббс на такое способен!

  - Это не Гиббс, - хрипло пробормотал командор.

   «Жемчужина» была уже совсем рядом. Джек стоял на капитанском мостике, вполоборота к ним. Стоял в своей обычной небрежной позе, слегка подбоченясь, и его темный силуэт четко выделялся на фоне невероятно голубого неба, припорошенного пороховым дымом. Он вдруг обернулся и встретился взглядом с Норрингтоном. Секунду они глядели друг другу в глаза. Так, словно на всем этом огромном пространстве их было только двое.

  Победа была одержана. Куда большей кровью и большими потерями, нежели Норрингтон и Джек могли предположить, планируя этот рейд. Но дело того стоило. Добыча оказалась баснословной. Десантный отряд подоспел вовремя, не дав испанцам припрятать значительную часть сокровищ. В течении суток золотые слитки и монеты вывозили с рудника и складировали в здании небольшой церквушки под усиленной охраной. По предварительным и самым скромным подсчетам, стоимость трофеев составляла около десяти миллионов испанских реалов. Лорд Уиллард мог быть доволен.

  Легкий стук в дверь прервал легкий полусон командора.

  - Войдите! – буркнул он недовольно.

  Лейтенант Тернер, собственной персоной, появился на пороге каюты – как всегда стройный, подтянутый с левой рукой на перевязи, что придавало ему вид весьма героический.

  - Я принес вам окончательные подсчеты, - он положил на стол перед командором стопку бумаг. – Полагаю, можно уже грузить золото на корабли.

  У Норрингтона вырвался тяжкий вздох. Менее всего в данный момент ему хотелось возиться с цифрами. Он взял из стопки один лист, небрежно пробежался по нему глазами. Снова вздохнул.

  - Что ж, командуйте.

  Уилл, однако, не двинулся с места.

  - Сэр, - тихо произнес он, - Я видел, что доктор О’Тул вчера вечером вернулся с «Жемчужины» и затем заходил к вам. Я хотел бы узнать ...

  - Вы хотели бы узнать, как там капитан Воробей поживает, - командор, неизвестно отчего, ощутил укол раздражения, - Могу вам сказать одно – пока поживает. Все, идите!

  Уилл покинул каюту, а Норрингтона царапнуло легкое угрызение совести. В самом деле, необходимо было прекратить придираться к своему новому лейтенанту. Тернер оказался сообразительным, не навязчивым, кроме того, он не страдал от морской болезни, как большинство новичков. Еще одним аргументом в пользу Уилла явилось то обстоятельство, что в недавнем бою он спас командору жизнь.

  Что касается капитана Воробья, то с момента окончания штурма он находился на борту «Черной Жемчужины», снедаемый лихорадкой, которая по прогнозам добрейшего доктора О'Тула должна была в самом скором времени свести его в могилу. Уилл пребывал в связи с этим в глубочайшем унынии, не пытаясь этого скрыть. Командор же хранил непроницаемое выражение лица, по которому трудно было догадаться о его чувствах. На самом деле, будучи человеком, умудренным жизненным опытом, Норрингтон имел некоторые сомнения по поводу близкой кончины Джека. В самом деле, Воробей не был человеком, способным отдать концы после только что одержанной блестящей победы. Или, по крайней мере, командору хотелось в это верить.

  - Командор Норрингтон! – Уилл Тернер не постучавшись влетел в каюту, нарушив всяческие приличия и вновь побеспокоив своего командира, что, несомненно, должно было выйти ему боком.

  - О, Боже! – Норрингтон поморщился, - Когда же вы, наконец, научитесь себя вести!

  - Сэр! – нахальный юнец даже не заметил его недовольства, встал посреди каюты, растрепанный, с распахнутыми глазищами. – Пиратские корабли, сэр! Они исчезли!

  Командор нахмурился. Пираты пришвартовались отдельно, укрывшись за небольшим мысом, что разделял гавань на две части, но это не показалось ему подозрительным.

  - Надеюсь, о подробностях данного инцидента вы также мне поведаете, - произнес Норрингтон, поджав губы.

  - Очевидно, ночью пираты снялись с якоря и покинули гавань! – торопливо произнес Уилл, и добавил спохватившись, - Сэр! И еще – часть золота похищена!

  - Как велика эта часть?

  - Ну ... Возможно, около половины.

  - А что часовые? – Смысл происшедшего стал потихоньку доходить до сознания командора, - Как такую гору золота могли вынести у них из-под носа?

  - Сэр, они спали. Кто-то подсыпал им снотворное в пищу. Да, чуть не забыл, - Уилл полез за пазуху и достал оттуда слегка помятый конверт, - Какой-то мальчишка на пристани просил передать это вам.

  Норрингтон торопливо вскрыл конверт, уже не сомневаясь, кто автор этого таинственного послания.

   «Любезный командор», - писал Джек своим угловатым, но аккуратным почерком, - «Прошу простить меня за столь внезапный отъезд, помешавший мне проститься с вами подобающим образом и выразить вам свою горячую благодарность. Обстоятельства сложились так, что я давно уже планировал наведаться на Лас Мариньяс, но не располагал достаточным количеством сил для подобной операции. И тут, словно подарок судьбы, появляетесь вы с вашим предложением вступить в ряды преданных слуг Его Величества. Я был бы жалким пиратом, если бы не воспользовался столь счастливым стечением обстоятельств. А я не жалкий пират. Признайте, что я являюсь самым лихим пиратом из всех, что вам довелось встречать. И я «положу ваше признание на алтарь своего тщеславия», как вы изволили выразиться. И сделаю это с удовольствием. Поскольку ни разу в жизни я не слыхал ничего более приятного, чем те слова, что вы произнесли над моим бесчувственным телом. Клянусь, я не забуду их до самой кончины!

  Золото, что нам совместными усилиями удалось заполучить, я разделил согласно законам «берегового братства», то есть, исходя из количества людей на кораблях. Так что вам досталась даже большая его часть. Знали бы вы, каких трудов мне стоило удержать моих парней от того, чтобы не заграбастать все! Надеюсь, вы оцените мое благородство.

  Искренне ваш – Капитан Джек Воробей».

  - Симулянт чертов! – кулак Норрингтона с такой силой обрушился на полированную поверхность стола, что стоявшие на нем письменный прибор и бутылка портвейна со стаканом, подпрыгнули, жалобно звякнув. – Лейтенант Тернер, - продолжал командор, овладев собой, - Прикажите капитану Джилетту и Мастерсу сниматься с якоря и преследовать дезертиров!

  - Но сэр! – Уилл растерянно моргнул, - Нам ни за что не догнать пиратов, даже при попутном ветре!

  Командор глянул на него как на безнадежного идиота.

  - Я объясню вам смысл моего приказа, хотя и не обязан это делать. Мне необходимо будет отчитаться перед командованием, что мною были приняты все меры к поимке капитана Воробья, предателя и вора. Теперь вы поняли?

  - Да, сэр!

  Уилл слегка покраснел. Вид у него, однако, был куда менее унылый, чем во время первого визита к командору. Развернувшись, он отправился выполнять приказ, оставив командора одного.

  Нынешнее состояние Норрингтона оказалось весьма далеким от недавней полудремы и находилось где-то посередине между «крайне возбужденным» и «взрывоопасным». Им вдруг овладел смех. Командор не смеялся, нет. Он ржал до колик и до слез, словно какой-нибудь подгулявший матрос в грязной портовой таверне. Помимо многообразной гаммы самых различных эмоций, он испытывал громадное облегчение, как человек, избавившийся от тяжкого груза. Все стало на свои места.

  - Господи, Джек, - приговаривал он, утирая слезы, - ты провел меня, как мальчишку! Мерзавец эдакий! Построил мне глазки, словно стареющая кокетка, а я и расчувствовался!

  Слегка успокоившись, Норрингтон плеснул себе портвейна для достижения еще большей гармонии с окружающим миром. И продолжал, уже серьезнее.

  - Но я все равно тебя достану, ты же знаешь. Игра еще не кончена. В любом случае – твое здоровье, дружище!

  Залпом опрокинув стакан, командор подумал, что жизнь в общем-то замечательная штука!